этому было по виду от силы лет 50, но он нигде не работал, и, как потом выяснили полицейские, имея доступ к личному кабинету своего племянника-инвалида, получал на его карточный счет достаточно большие суммы, украденные у стариков. Племянник ничего не знал и пользовался карточкой в пределах суммы своей пенсии. Все смс приходили на телефон его дяди, которому он сделал вторую карточку и чей телефон указал для получения сообщений от банка. А фальшивый бомж обналичивал ворованные деньги и где-то прятал. Уж и не знаю, нашли ли полицейские потерпевших и украденные у них суммы.
Я много раз внушал Марусе не быть сердобольной ко всем подряд. С какой стати делать хоть что-то для совершенно незнакомых людей, которые в своем большинстве наглые лжецы и шарлатаны? Нормальные люди просят помощи только в крайних случаях или в экстренных ситуациях.
Но Маруся неисправимая оптимистка, верит в прекрасное человечество и как ребенок ничего не боится. За нее боюсь я, страшно боюсь. Даже Юльку ей не очень-то доверяю на прогулки выводить. И садик выбрал для дочки с усиленной охраной. А перед этим ознакомился с данными о воспитателях. Среди них тоже встречаются скрытые маньячки. Близкие считают меня крайне мнительным, но не возражают и терпят все мои предосторожности – пульты домофонов с экстренным блокиратором двери, тревожные кнопки, геолокаторы на всех телефонах моей и родительской семьи. Между прочим, отец Маруси во всем этом меня полностью поддерживает.
Лишь в ранней молодости я ощущал себя легким и свободным, ни о чем не парился и не переживал. Но как только познакомился с Марусей, с первого дня начал испытывать скрытую беспричинную тревогу. Она смешивалась с радостями любви, но, однажды появившись, больше никуда не исчезала. И теперь я понимаю, что был беззаботно счастливым только до встречи с Марусей. С нею мое счастье изменилось и углубилось, обретя множество нюансов, фобий и внутренней борьбы. Сюда примешивалась и беспричинная ревность, и попытки понять логику ее мышления, и постоянное желание знать о каждой ее мысли и о каждом движении ее тела. Любая моя мысль на протяжении дня всегда существовала как бы параллельно с мыслью о Марусе. Даже на производстве, когда мне приходилось по два-три часа присутствовать на технологической линии, я не переставал думать о Марусе в фоновом режиме. Именно поэтому очень рад, что хотя бы она не заморачивается ничем, как я, и не мучает себя страхами и тревожностью.
Однако что из счастья у меня останется, если я каким-либо образом избавлюсь от своей тревожности? Моё счастье именно такое – постоянная забота о Марусе. Как именно оно проявляется – тревогой, моими наставлениями или планированием каких-то охранных мероприятий, это неважно. Но тем острее мои удовольствия от телесного контакта с ней, от объятий и поцелуев, от секса, от обычного созерцания ее лица, от прикосновений к ее волосам. Маруся почти сразу поняла, что именно такова моя любовь и не борется со мной,