никогда не найдут. А так хотя бы мы…
– Погребенным в море бросают в воду гвоздики. И пускают венки. А мы будем приносить вместо цветов…
– Сердолики. Каждый год. Давай?
– Давай.
И больше мы не проронили ни слова. До самого дома.
Глава 2
«Бэзмиля, бэзмиля, бэзмиля…»
Когда мне было шесть, я боялся Розу еще больше. Помню, как-то вечером бабушка отправила меня к ней за солью. Роза с Раминой только переехали сюда, я их еще толком не знал.
На стук никто не отозвался и, приоткрыв скрипучие ворота, я протиснулся во двор, прошел мимо кустов и поднялся по ступенькам к дому. Дверь оказалась не заперта, и я вошел внутрь, робко позвав:
– Роза!..
Молчок. Никто не ответил.
Уже тогда я обращался к Розе по имени. Даже Рамина звала ее обычно не мамой, а Розой или еще иногда – «дáе»[3].
В доме было тихо и пусто. В прихожей не горел свет. Я уже собрался развернуться, как вдруг услышал странные звуки – было похоже, будто кто-то бормочет заклинания. Низкий заунывный голос угрожающе завывал:
– Бэ́змиля, бэ́змиля, бэ́змиля… – А потом быстро-быстро, пискляво-пискляво: – Сми́лям, смилям, сми́лям, сми́лям!
«Наверное, Роза вызывает шторм, как всякие заклинатели», – подумал я.
Было до жути страшно и одновременно любопытно. Пересилив себя, на цыпочках я прошел через прихожую и заглянул в комнату. Она была проходной и вела дальше, в коридор, откуда падал еле уловимый, неясный свет. Громко сглотнув, я большими шагами пересек комнату: в коридоре светилась узкая щель приоткрытой кухонной двери, из которой клубился влажный, горячий пар. Там же, за дверью, видимо, коптила керосиновая лампа: тусклый отсвет мерцал на полу неровной рябью, моргая и покачиваясь. Но вот сквозняк дохнул по ногам – и ползущие вдоль паласа облака испуганно разметались.
– Бэ́змиля, бэ́змиля, бэ́змиля… Сми́лям, смилям, сми́лям, сми́лям!..
«Ну точно! Зелье варит!»
Теперь я уже не мог идти на попятную. Хотелось подобраться еще ближе – заглянуть в щелку, раз уж пришел! Но половица под ногами предательски скрипнула.
– Кон дый?[4] – раздалось сердито.
«Это она мне? Сейчас выйдет и поймет, что я подглядывал! Брызнет на меня своим зельем и заколдует! Превратит в прыщавого скáта, утыканного шипами, в морскую лисицу!»
Я не стал дожидаться. Уже безо всякой осторожности, топая ногами, я бросился бежать из страшного цыганского дома. Роза вышла следом на крыльцо и, вытирая мокрые руки о юбку, крикнула вслед:
– Рома, на уджá! Со ту камэ́с?[5]
– Ну как, дала Роза соли? – спросила бабушка, когда я ворвался в комнату и бросился ее обнимать.
– Какая там соль, ба! Там, там…
– Да что такое, Ромик? Чего ты так растормошился?
– Я не спросил про соль. Роза… Там… Зелье варит!
– Какое еще зелье?
– Отворотное!
Тут бабушка как начала хохотать! Она все