но я не слышу. Калеб и Кэтрин Уиллоуби? Как это возможно? Калеб честолюбив, я знаю, но таких, как Кэтрин, он всегда терпеть не мог – людей, которым с младенчества дано все, которым никогда не приходилось драться за то, что им нужно, как вот ему.
Значит, он изменил мнение.
Я настолько ушла в свои мысли, что пропустила момент, когда все встали, и только потом заметила, что Калеб стоит надо мной.
– Возвращаемся во дворец, – сказал он. – Навестить покои королевы, там сегодня должны быть танцы.
Я пожимаю плечами. Предпочитаю не думать, как Калеб будет танцевать с Кэтрин Уиллоуби. Он же вообще танцевать не любит.
– Так что ты собираешься делать? – спрашивает он.
– Здесь сидеть, – отвечаю я. – Музыку слушать. Эль пить.
– Ты что? – поднимает брови Калеб. – Он же ужасный.
– Мне нравится.
Но он прав, сегодняшний эль отвратителен. Тяжелый, безвкусный и с металлическим привкусом, от которого в горле першит. Но это ерунда по сравнению с тем, как у меня сжимается ком под ложечкой и как жжет глаза – будто вот-вот хлынут слезы.
– Ладно, – хмурится он. – Но поаккуратнее. Эль вроде крепковат, и…
– Все будет нормально. – Я машу ему рукой, чтобы уходил. – За меня не волнуйся.
– Я всегда за тебя волнуюсь, – отвечает он и потом все-таки уходит. Я смотрю ему вслед и больше всего на свете хочу, чтобы я как-нибудь могла заставить его остаться.
Глава третья
Я пересаживаюсь в плюшевое кресло у камина и заказываю себе ланч – хлеб с сыром и еще этого забавного зеленого эля производства Джо. Ощущение жжения от него прошло, и его вкус даже начинает мне нравиться. Другие посетители тоже вроде бы так думают: они осушают его ведрами, шумят и безобразничают больше обычного.
Я понятия не имею, сколько уже тут сижу, пока возле стойки не падает один клиент, сбив на пол табуретку. Он корчится в спазмах, предвещающих рвоту, пулей устремляется в дверь, и когда он ее распахивает, на улице тьма кромешная.
Я что же, и правда весь день тут просидела? А казалось, всего-то пару часов. Наверное, мне нужно возвращаться во дворец, но ничего меня там не ждет. Ничего хорошего, во всяком случае. И куда привлекательнее выглядит идея осушить еще кружку.
Я вскакиваю на ноги, и это большая ошибка. Мир начинает вертеться, я протягиваю руки – схватиться за что-нибудь, но когда упираюсь в стену, стена исчезает. Нет, не стена – моя рука. Погружается в камень прямо по самое запястье.
Поразительно.
Вытаскиваю из стены руку, потом сую ее обратно. И снова, и снова, пока кто-то не говорит мне:
– У тебя что-то с рукой не так, лапонька?
Я оборачиваюсь. Голос принадлежит человеку, сидящему напротив, и лицо его скрыто завесой дыма.
– Ага. То есть нет. То есть не знаю. Ведь руки же… в стене не исчезают, не должны?
У меня в голове туман, я знаю, что несу околесицу, и поэтому начинаю хохотать. Дым поднимается, открывая лицо человека: курчавые черные волосы, короткая черная борода. Изо рта свисает длинная резная трубка, у нее деревянный