8 р.
© Patricia Maxwell, 1977
© Jon Paul, обложка, 2015
© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015
Любовь – это отдаленный смех души. Это дикий порыв, заставляющий тебя пробудиться, Это новый рассвет над землею. День еще не предстал пред твоими глазами или моими, Но уже зародился в более великом сердце.
Часть первая
Глава 1
Окутанный ночным туманом наемный экипаж громыхал по изрытым колеями улицам Vieux Carré[1]. Лицо девушки, сидевшей у окна кареты, освещали уличные фонари. У нее были запоминающиеся черты: высокие скулы, четко очерченные брови, придающие ее красоте властность, и упрямо заостренный подбородок, в то время как тонкий рисунок губ свидетельствовал о ее ранимой натуре.
Рядом с ней сидел хорошо одетый щеголеватый мужчина.
– Ну, Кэтрин? – с ленивой самоуверенностью спросил он.
– Что «ну», Маркус Фицджеральд? – резко повернувшись, воскликнула девушка, и ее янтарно-карие глаза наполнились презрением. – С чего ты взял, что я соглашусь на подобное предложение?
Маркус слегка прикоснулся к одной из пуговиц на своем плиссированном пластроне[2].
– Совсем необязательно так возмущаться.
– Возмущаться?! – прошипела Кэтрин Мэйфилд. – Если бы я была мужчиной, то вызвала бы тебя на дуэль.
Из угла кареты раздался полный негодования раздраженный голос:
– Mais oui[3], правильно. Он мне никогда не нравился, этот Фицджеральд. Я предупреждала и тебя, и твою maman. Он заслуживает того, чтобы его научили манерам на дуэли.
Кэтрин красноречиво посмотрела на свою компаньонку, которая нянчила ее с раннего детства. Негритянка лет пятидесяти-шестидесяти резко замолчала и обиженно подвинула свое грузное тело в угол. Она была няней Кэтрин, а также подругой и поверенной ее матери, Ивонны Мэйфилд, урожденной Виллере. Когда-то ее трехлетней девочкой подарили новорожденной Ивонне. Она никогда не реагировала на замечания своей юной подопечной, никогда к ней не благоволила и не была ей предана так, как ее матери.
Присутствие няни вовсе не было чем-то необычным. Она играла роль обязательной для таких случаев дуэньи. Многие женщины брали с собой на бал компаньонок, чтобы поправить прическу или подшить оборку. Традиционно дебютанток сопровождали служанки, кучера и лакеи, и для них это тоже было целое событие, с танцами и флиртом в помещении для прислуги.
Маркус счел неодобрение компаньонки благоприятным знаком. Он положил ладонь на руку Кэтрин, лежавшую на потертом кожаном сиденье.
– Поедем, – упрашивал он. – Неужели это будет столь сильно отличаться от тех игр, в которые ты играла в монастыре, или от плавания с двумя твоими кузенами?
Кэтрин отдернула руку.
– Тогда это были не более чем детские шалости. И они происходили тем летом, когда умер мой папа. Мне было двенадцать, и я тяжело переживала боль утраты. Мама предавалась собственным переживаниям, потому-то мне и предоставили столько свободы. Мои кузены, эти несносные близнецы, были совсем немного старше меня и к тому же весьма хулиганистые. Они считали, что будет очень забавно едва ли не утопить меня в реке, – но зато я научилась плавать.
«А также быстро бегать и качаться на виноградной лозе, росшей на плантации, куда уходила мама, чтобы скрыть свою скорбь», – про себя добавила она.
– Как мне помнится, – задумчиво продолжил он, – на своем первом балу ты танцевала босиком…
– Мне давили туфли.
– Потом были красные башмаки и ленты couleur de diable[4], которые ты надела на Святое Причастие примерно год назад. Это заставило многих ахнуть от ужаса.
Кэтрин пожала белыми плечами, однако нахмурилась.
– Мне было скучно.
За этот проступок ее на целый месяц заперли в комнате, что нисколько не улучшило ни ее поведения, ни отношений с матерью.
– Это вполне понятно, – искренне согласился Маркус. – Но как ты объяснишь, что соблазнила жениха своей подруги Софии-Марии прямо во внутреннем дворе во время званого вечера в честь их помолвки? Он выглядел смущенно и немного глупо, когда вернулся в гостиную с твоим веером в кармане камзола.
Сидя рядом с ним, девушка так долго хранила молчание, что казалось, будто она вовсе не намерена отвечать. Наконец она произнесла:
– Это было глупое пари, я ужасно сожалею, что выиграла его. Из-за него я потеряла лучшую подругу.
– Вот как?! – Маркус ухватился за это признание. – Пари! Дурацкое пари, но ты его выиграла. В таком случае ты, разумеется, можешь понять мои чувства?
– Ты просишь