стна лишь одна сторона его жизни. А как же быть с другой, которую вижу только я?
Начну с того, что мой великосветский папаша – Литвинов Юрий Андреевич – депутат Государственной Думы Федерального Собрания. В недавнем прошлом преуспевающий юрист и грамотный политолог. Имеет три высших образования и владеет четырьмя языками. Он умен, эрудирован и в любой момент готов заткнуть за пояс оппонента, проявляя завидные навыки психолога и не стесняясь показывать свое превосходство. Лидер во всех смыслах и всех своих проявлениях, будь то на работе или дома. Он везде одинаков и почти во всех видит подчиненных, как, собственно, и во мне. Я, в его представлении, должно быть, такой же сотрудник, которого нужно гонять и одергивать, хотя… будь у него столь нерадивый сотрудник, долго бы он на работе не продержался. Даже деньги на расходы он перечисляет мне на карточку два раза в месяц. Смешно… смешно и грустно.
А еще мой отец почти до неприличия красив. Он высок, статен, имеет прекрасную фигуру, в которую вкладывается не скупясь, а главное… его лицо – оно словно просится на страницу глянцевого журнала. У него большие, орехового цвета глаза в обрамлении по-женски длинных ресниц, и, пожалуй, это единственное его сходство со мной. Я унаследовал лишь их. Ни ума, ни предприимчивости, ни лидерских качеств. На его фоне я словно блеклое, но въедливое пятно, портящее репутацию строгого политика. Я – тот, кого он, должно быть, стыдится. Тот, кто лучше бы не рождался, не создавал ему лишних неудобств и проблем. А еще я – вечное напоминание ему о женщине, которая произвела меня на свет и которая свечой потухла, умирая на его руках.
Мама… мамочка – она умерла семь лет назад, съедаемая раком. А при жизни была простой школьной учительницей, преподававшей рисование. Тогда отец, еще не успевший заматереть в политике, только набирал обороты, и наша общая беда сильно подкосила его. Я был еще ребенком и мало что понимал, или меня просто так тщательно оберегали от понимания, но трагедия в доме стала для меня неожиданностью. А ведь мне шел двенадцатый год.
Я все еще помню то утро, когда вошел в комнату родителей и увидел отца, растрепанного и опустошенного, обнимающего, как мне показалось, спящую жену. Я знал, что мама больна, но не ведал насколько. Забрался к ним на кровать и лег рядом, прижимаясь к уже холодному телу. А потом зазвонил телефон. Не вставая с постели, отец взял трубку и сообщил неизвестному мне человеку, что Анна ночью умерла. Он поцеловал ее в висок и поднялся с кровати, стаскивая и меня. Никогда не забуду тот день. Тогда я потерял единственного человека, который меня любил всяким и поощрял любую глупость как способ самовыражения.
В ночь после похорон со мной спала бабушка Нина – ее мама. Мы долго плакали, а потом она уснула, а я вышел в коридор в поисках отца. Он сидел в своем кабинете за письменным столом и пил. Что – не знаю, помню лишь красивую бутылку с янтарной жидкостью внутри. Я подошел, и он жестом разрешил мне забраться к нему на колени. Прижал и поцеловал в макушку. А на столе стояло фото мамы. Она улыбалась нам обоим такой легкой и светлой улыбкой, какой я не видел более ни у кого. Я тихо заплакал и почувствовал, как, кусая губы, он пытается сдержаться, запрокидывает голову, словно боясь потока слез. Тогда я чувствовал его тепло в последний раз.
Отец ушел в работу и, воодушевившись благосклонностью судьбы, стал продвигаться все дальше по карьерной лестнице, пока, наконец, не дошел до ныне действующей должности. Теперь он для меня недосягаем. Так следом за матерью я потерял и отца. Он, конечно, так не считает: постоянно бросает мне в лицо собственные заслуги, ставшие частью нашей жизни и преобразившие ее. И всей душой надеется, что однажды я поменяю свое отношение к жизни и наконец начну благодарить судьбу, а не проклинать. Хотя порой кажется, что я и впрямь не вправе этого делать. Ведь у меня есть если не все, то многое: шикарный дом в коттеджном поселке на Новорижском шоссе, полный достаток и возможность жить жизнью золотой молодежи, которая меня не привлекает.
Мне идет двадцатый год. Я учусь в престижном университете, куда определил меня мой вездесущий папаша. Осваиваю юриспруденцию – по его велению. Ведь быть художником, как он считает, в наше время значит голодать. Это – хобби, не профессия, но это действо завораживает меня, успокаивает и дает силы жить. Я готов рисовать даже мелками на асфальте, лишь бы рисовать. Предусмотрительно скрываю от отца свое увлечение, заставляющее его прекрасное лицо кривиться в неодобрении. Даже в граффити себя попробовать успел. Порой рисую карикатуры назойливых политиков, высмеивая их лозунги. Однажды и папенька попался мне под горячую руку. Благо он не знает, кто творец. Прибил бы, как муху на подоконнике.
В этом моя сила, и ему этого у меня не отнять. Хватит и того, что он лезет во все остальное. Он знает ректора моего университета лично, как и большую часть моих преподавателей. Предполагаю, что следит за мной в социальных сетях, видимо, опасаясь, что я слечу с катушек без родительского присмотра. Прислуга и охрана тоже начеку. Все бдят. Любит он держать все под контролем, это часть его характера, по-другому просто не может. Меня это бесит. Как и то, с каким пренебрежением он относится к моим друзьям, не дозволяя приглашать их в наш дом. Словно они изгои… быдло какое-то. Но я знаю себя и знаю, что ничуть не отличаюсь от