ярость Тсамани не произвела ни малейшего впечатления, только развел пухлыми руками:
– А откуда мне было знать это, коль Аллах не создал меня всезнающим? Тебе следовало раньше предупредить меня. Так я и отвечу паше, если он станет спрашивать. Асад справедлив.
– И за трон Стамбула не хотел бы я быть на твоем месте, Аюб.
– А я на твоем, Тсамани: в тебе вся желчь разлилась от злости.
Они стояли, пожирая друг друга горящими глазами, пока дадал не призвал их вернуться к делу.
– Теперь цена невольницы тысяча сто филипиков. Ты признаешь себя побежденным, о визирь?
– Такова воля Аллаха. У меня нет полномочий платить больше.
– В таком случае за тысячу сто филипиков, Аюб, она…
Однако на этом торгам не суждено было закончиться.
Из густой толпы любопытных, собравшихся у ворот, раздался решительный голос:
– Тысяча двести филипиков за франкскую девушку.
Дадал, полагавший, что предел безумия уже позади, застыл, разинув рот от изумления. Чернь, охваченная самыми противоречивыми чувствами, насмешливо улюлюкала и ревела от восторга. Тсамани и то несколько повеселел, увидев, что в состязание вступил новый претендент, который, возможно, отомстит за него Аюбу. Толпа раздалась, и на открытое пространство крупными шагами вышел Сакр-аль-Бар. Его сразу узнали, и боготворившая корсара толпа принялась громко выкрикивать его имя.
Это берберийское имя ничего не говорило Розамунде. Стоя спиной к воротам, она не могла видеть его обладателя. Но она узнала голос, и ее охватила дрожь. Она ничего не понимала в торгах и не догадывалась, почему заинтересованные стороны пришли в такое волнение. Почти бессознательно она задавалась вопросом, какие гнусные цели преследует Оливер, но теперь, услышав его голос, она все поняла. Оливер скрывался в толпе, выжидая, пока один из конкурентов не победит, и теперь вышел, чтобы купить ее для себя. Розамунда закрыла глаза и взмолила Бога, чтобы Он не дал ему преуспеть. Она смирится с чем угодно, кроме этого. Нет, она не доставит ему удовольствия довести ее до самоубийства и не вонзит кинжал в сердце, как несчастная испанка. От ужаса она едва не потеряла сознание. На миг ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Но головокружение быстро прошло, и, очнувшись, она услышала громоподобный рев толпы: «Маш Аллах! Сакр-аль-Бар!» – и суровый голос дадала, призывающего к тишине.
– Слава Аллаху, посылающему столь щедрых покупателей! – воскликнул дадал. – А что скажешь ты, о Аюб?
– Ну? – Тсамани насмешливо улыбнулся. – В самом деле, что?
– Тысяча триста. – Дрогнувший голос Аюба звучал неуверенно.
– Еще сто, о дадал, – спокойно произнес Сакр-аль-Бар.
– Тысяча пятьсот! – выкрикнул Аюб, дойдя не только до предела, назначенного госпожой, но и исчерпав все деньги, бывшие в ее распоряжении. К тому же теперь исчезла последняя надежда поживиться за счет Фензиле.
– Еще сто, о дадал, – проговорил бесстрастный, как сама судьба, Сакр-аль-Бар, не удостаивая дрожащего евнуха взглядом.
– Тысяча