Ленинград. Дневники военных лет. 2 ноября 1941 года – 31 декабря 1942 года
стремятся измотать Ленинград. Пленные показали, что в план немецкого командования входила четырехсуточная тревога (!), «перманентные налеты» на Ленинград. Наши ответные налеты и этот план сорвали.
Письмо и открытка к С.К. о нашем быте и пр.
В 1 час 30 минут еду в авиабазу. Тревога… По пути вижу, как люди сами тянут гробы с покойниками, на саночках, – к кладбищу.
Облачно, хмуро…
В авиабазе чудный прием. Разговор о делах, сжатые замечания о фронтовых новостях, о людях…
Выступление летчика Костылева (на его боевом счету четырнадцать сбитых немецких самолетов):
«Драться, елки-палки, так драться…»
Он говорит о круговой поруке, взаимной заботе и доверии:
«…Мы по экипажам сговаривались помогать друг другу. Мы воюем на “лагах” и “яках”. Мы не хотим американских самолетов, наши лучше. Мы разработали свою тактику – охраняем друг друга, а сбитые немецкие самолеты записываем в “котел”. Потерь (с середины сентября) не имеем. Мы – гвардейская часть! Прошу встреч с штурмовиками и бомбардировщиками, чтобы внести ясность в сотрудничество. Хотелось бы встречи и с ПВО. Мы их по сей день не видали, а они по нам иногда отлично стреляют» (смех).
Семь вечера. Погас свет. Зажгли три свечи… Продолжаем…
Продумали формы работы: организовать ленинский уголок на аэродроме, издавать боевой листок «Победа»; громкая читка газет, политинформация, доклады по международным вопросам, беседы с писателями и т. д. …
Мысль. Нельзя выпускать из поля зрения бойцов, чьи дома и семьи находятся на территории, занятой противником; надо понять трагичность их настроений; не допускать упадка, неустойчивости и пр. Наоборот, необходимо воспитывать из них мстителей и агитаторов.
…Общая обстановка, трудности с продовольствием достаточно влияют на малоустойчивые элементы. Иметь это в виду! Надо изучать людей в новых условиях; заботиться о бойце, о хозяйственном обеспечении, о дисциплине.
Вечером концерт в авиабазе. Читают об осажденном городе – легенду Горького. Это так близко!
Легли спать в три утра.
29 ноября 1941 года.
(161-й день войны.)
Массированные удары нашей авиации…
У нас с утра тревога. Немцы «выматывают». Наши штурмуют…
Часа полтора гулял в парке. Тихо… Вдали иногда пулеметные очереди…
Мысли о Москве, о судьбе России. (Вспомнился дневник Достоевского.)
Святая неистовая вера в Россию! Любовь к ней безмерная…
Могучие сосны, ветер, талый снег, опавшие листья… Вспомнилась Барвиха[10], там, видимо, теперь военные рубежи. Вспомнились друзья… Где они: Сельвинский, Эйзенштейн? Что делает Папанин?
Какая тяжелая зима! Как жестока, как разрушительна современная война…
Очень дружеская беседа с военкомом авиабазы. У него обострилась цинга, как и у меня. Мне очень не хочется отмечать эти физиологические детали, но в последние дни бывает отвратительная слабость и при прикосновении зубной щетки к деснам идет кровь. Потерпим…
О