невидимый, неведомый, нездешний. Бессознательное пыталось достучаться к сознанию, призывая мое Я быть настороже, всегда настороже. Странные слова для приверженца научных традиций медицины? Что ж, пусть так.
На Брейля больно было смотреть – я даже заподозрил, что его и погибшую девушку связывали не только профессиональные отношения. Но если и так, то он не стал изливать мне душу.
В четыре часа мы вернулись домой. Я настоял на том, чтобы Брейль сегодня переночевал у меня. Перед сном я позвонил в больницу, но от медсестры Роббинс не было вестей. На пару часов я забылся беспокойным сном.
Роббинс позвонила мне около девяти, чуть не плача от горя. Я попросил ее прийти ко мне в кабинет, чтобы мы с Брейлем могли поговорить с ней.
– Около трех недель назад, – рассказала она, – Гарриет принесла Днейре изумительную куклу. Девочка была в восторге. Я спросила у Гарриет, где она купила эту прелестную вещицу. Она сказала, мол, в странной лавке в центре города. «Джо, – говорила она (меня Джобина зовут), – владелица лавки такая странная. Я ее даже немного испугалась, Джо». Тогда я не обратила на это внимания. Кроме того, Гарриет была не из болтушек. Вот и тогда мне показалось, что она пожалела о своих словах. Теперь я понимаю, что после того случая Гарриет начала как-то странно себя вести. То веселая была, то какая-то… задумчивая. А десять дней назад пришла с повязкой на ноге. Что? Ну да, на правой. Сказала, что пила чай с той женщиной, у которой купила куклу для Днейры. Чашка упала, и горячий чай пролился ей на щиколотку. Та женщина тут же нанесла на ожог какую-то мазь. Гарриет сказала, что после этого боль сразу прошла. «Но я, пожалуй, лучше все-таки помажу ногу каким-нибудь знакомым мне лекарством». Она сняла чулок и принялась разматывать повязку. Я же тем временем пошла на кухню. И вдруг Гарриет меня позвала. «Чудно́ как-то, – сказала. – Такой ожог был, Джо. А теперь и следа почти нет. А ведь мазь оставалась на коже всего около часа». Я посмотрела на ее ногу. На щиколотке была розовая полоса, но кожа вокруг ничуть не воспалилась. Я подумала тогда, что не такой уж и горячий был тот чай. «Но я действительно очень обожглась, Джо, – сказала она. – То есть даже кожа пузырями покрылась». Она посмотрела на бинт, потом на ногу. Мазь была голубоватой и как-то странно поблескивала. Я такого сроду не видела. Что? Нет, запаха не было. Гарриет дала мне тот бинт и сказала: «Джо, брось его в огонь». Ну, я и бросила. Помню, он еще так вспыхнул. То есть не прогорел. Вспыхнул – и исчез. Гарриет это как увидела, так аж побледнела вся. А потом опять на ногу уставилась. «Джо, я никогда не видела, чтобы ожоги так быстро заживали. Та женщина, должно быть, ведьма». «Да что ты такое говоришь, Гарриет?» – спросила я. «Да так, ничего. Знаешь, мне сейчас хочется взрезать кожу на щиколотке и ввести в рану противоядие, будто меня змея укусила». Она рассмеялась, и я подумала, что это она так, дурачится. В общем, Гарриет намазала ногу йодом и наложила антисептическую повязку. А на следующее утро разбудила меня и говорит: «Ты только