сажусь в гломобиль и еду в больницу. К Лауре. Всё внутри дрожит от приятного предвкушения встречи.
В больнице меня ждут печальныеновости. Под обломками осталась одна девушка. Сдвинув покрывало с лица,узнаю ту самую несчастную, что видел связанной неподалёку от Лауры. Мертвенно-бледное лицо и синяки.
– Её жестоко изнасиловали, – докладывает усталый врач с мешками под глазами. – Об этом свидетельствуют множественные разрывы и, хм-м, состояние половых органов.
– Ещё кого-то изнасиловали? – всё внутри замирает в ожидании ответа.
– Да, ещё двоих,– врач морщится. – Но они живы и восстанавливаются. К ним можно будет зайти чуть позже, после обеда. Их состояние стабильно, плюс их родные, —мужчина слегка кривится, – прибегают к особым методам лечения. А эту девушку просто поздно вытащили, она оказалась в эпицентре взрыва.
Я морщусь: «Двоих я бы не унёс… Кто-то другой тоже. Это игра судьбы, ей не повезло».
И всё же на краткий миг чувство вины пытается проникнуть в душу. Я ловко отмахиваюсь от него: «Естественный отбор, вот и всё».
– А что с Лаурой Марани, – спрашиваю,чуть помедлив. – В каком она состоянии?
– Она и её сёстры почти не пострадали. Их осмотрели и отпустили домой пару часов назад.
С души словно камень сняли. С Лаурой всё хорошо. Я успел.
Дверь с шумом раскрывается, словно от невидимого ветра, и в палату влетает седая с всклокоченными волосами женщина:
– Марьяна, милая…
Она видит откинутую простыню и замирает. А затем раздаётся жуткий, леденящий душу крик, словно где-то кричит банши:
– Моя девочка-а-а… – голос ведьмы похож на жуткий визг. Горе женщины неподдельно.
А затем происходит странное: глаза женщины вспыхивают золотом, она замирает. По палате расползается холодная давящая тишина. Звуков просто нет, словно все они утекли в невидимую яму, воронка которой засосала даже треск старомодной лампочки Ильича под потолком.
В ушах странный отзвук. Врач кривится, словно от боли. Я не могу пошевелиться, будтоневидимая,но осязаемая тишина раздавила волю, сковала тело.
– Ты не спас её! – голос ведьмы свербящим зудом проникает в мозг. – Я всё вижу. Ты побежал спасать пустышку!
Я смотрю во все глаза, но она просто открыла односторонний ментальный канал. Её губы не шевелятся, а глаза продолжают полыхать, только золото теперь отдаёт чернотой, словно свечение медленно смешивается с чёрнойбездной.
– Ты не спас мою девочку… – её лицо синеет, морщины проступают отчётливее. – Будь же ты проклят! Твоя истинная не полюбит тебя. Твоя истинная ничего не почувствует, ты будешь врагом для неё. А ты… Тебе не будет жизни без девчонки,– глаза закатываются и становятся угольно-чёрными. От волос ведьмы исходит слепящее сияние.
– А-а-а! – руки ведьмы делают странные движения, словно перебирают невидимые нити. – Спасённая пустышка – твоя истинная… – почти фиолетовые губы кривятся в усмешке. А затем старуха делает быстрое движение руками, будто собирает невидимые глазу нити и разрезает их. Каждое движение даётся ей всё