сказала “ничего”, но поняла, что это было бы слишком явной ложью. “Мне очень понравилась опера, и жаль, что я так долго не могла ее увидеть”.
Купер наклонился к ней так близко, что она смогла разглядеть красивый узор его голубых радужек. – Хочешь знать, о чем я думал?
«что?»
– Что я такой же, как Папагено, а ты – моя Папагена. Я понял это сразу, как только увидел тебя в первый раз…
Сьерра прижалась губами к губам Купера, обрывая его слова. Она не была готова услышать то, что он собирался сказать, что бы это ни было. Ей нравился Купер, действительно нравился, и он делал ее счастливой. Но она не была готова выслушивать романтические признания, не говоря уже о том, чтобы отвечать на них взаимностью.
Когда поцелуй закончился, Купер внимательно посмотрел на нее. – А что, по-твоему, я собиралась сказать?
– Я не знаю, – поспешно ответила она, затем многозначительно оглядела пустой балкон. – Нам пора идти.
На полпути вниз по лестнице Купер остановился. – Все, что я хотел сказать, это то, что я понял, что ты особенная, когда встретил тебя.
Боль в его глазах глубоко ранила. Она причинила ее мужчине, который не приносил ей ничего, кроме радости. – Прости, – прошептала она.
Вибрация телефона Купера разрядила напряжение. Когда он прочитал сообщение на своем телефоне, его лицо приняло решительное выражение. “Ренату только что заметили. Нам нужно поторопиться”.
Сьерра с трудом сглотнула. Несмотря на то, что это было причиной их пребывания в Берлине, внезапно мысль о встрече с Ренате Бергер заставила ее почувствовать себя неуютно. Хранительница “Умбры”, Ренате была подругой покойной матери Сьерры, Аойфе. Рената была единственной ниточкой, связывавшей Сьерру с матерью. Она также была их единственной надеждой узнать больше о Кормаке Фоули, скрытном лидере Калпатусов и человеке, который мог быть дядей Сьерры.
Кормак Фоули и Калпатусы презирали регентство и стремились свергнуть его. Несколько раз Кормак приказывал своим людям похитить Сьерру. Он планировал заставить ее сражаться на его стороне и использовать ее способности к заклинанию стихий, чтобы уничтожить регентство. Увидев фотографию, которая связывала ее мать с преступниками, Сьерра заподозрила, что за настойчивостью Кормака стоят более личные причины.
Чувство тошноты не покидало Сьерру и тогда, когда поезд скоростной железной дороги вез ее и Купера из Западного Берлина в Восточный. – Куда мы направляемся? спросила она, ненавидя дрожь в своем голосе.
– Фридрихсхайн. – Тело Купера гудело от напряжения, его характерная непринужденность исчезла.
Нервозность Купера усилила чувство неловкости у Сьерры. Это еще больше укрепило доверие, когда они вышли из поезда и оказались в Восточном Берлине. Район с его покрытыми граффити стенами и альтернативными заведениями кишел “Умброй”. У Сьерры не было предубеждений против “Умбры”. Однако, поскольку Кормак отчаянно хотел заполучить ее в свою армию, Умбра была в опасности. Она была уверена, что