столько, сколько с другим человеком и за целую жизнь не случится. К счастью, он не то что некоторые, кто рассказывает всегда одни и те же истории. К тому же он рассказывает не по порядку: тут один кусочек расскажет, там другой, а воедино их приходится складывать тебе самому. Истока его переживаний, а именно как он тогда угодил на костёр и почему, я до сих пор не знаю. Может, он рассказал об этом Гени, и это осталось тайной между ними. Спрашивать его об этом нельзя, иначе он за полдня потом не произнесёт ни слова. И если он рассказывает, побуждение должно исходить от него самого, это иногда внезапно и оказывается не тем, чего можно было от него ожидать. Сегодня, например, он остановился посреди работы, на половине замаха, посмотрел на топорик в своей руке так, будто он с неба упал, и говорит:
– Чтобы таким топориком убить человека, надо подойти к нему вплотную. А если он в доспехах, это так же бесполезно, как пробовать убить его веником или метёлкой из перьев.
Я не понял, как он пришёл к такой мысли. Он ведь не такой, как Поли, который любит подраться и мечтает стать солдатом, как дядя Алисий, и ведь разговор у нас даже не заходил ни о войне, ни о чём подобном. После он мне объяснил: когда он в своих скитаниях испытывал голод или его сильно мучили ожоговые раны, он отвлекался мыслями, как бы он смог отомстить людям, которые сделали с ним это. Он выдумывал всякий раз новое оружие, которым мог бы их одолеть, хотя их было много, а он совсем один.
– Мне от этих мыслей легче становилось, – сказал он. – Как раз потому, что я не из тех, кто способен сражаться. Когда они в тот раз пришли, я не мог защищаться, а тем более не мог защитить других.
Он ударил по деревяшке, как будто это был череп врага, и надолго замолк.
– У меня было много времени на размышления, – наконец заговорил он снова, – больше времени, чем я хотел бы иметь, и я многое понял из того, о чём раньше совсем не думал. Про многие вещи думаешь, что они не могут быть другими, чем они есть. Ну, например, как солнце всходит и заходит или как луна становится полной, а потом снова худеет. Но то, что происходит между людьми, делают не небеса, а мы сами, а иногда кажется, что и сам чёрт. Например, то, что мир так поделён, что всегда на одной стороне сильные, а на другой слабые, и мы думаем, что так и должно быть и что этого не изменишь. Но сильные сильны не от природы, и слабых сделал такими не Господь Бог.
Он не любил, чтобы его перебивали, но тут мне пришлось ему возразить. Я рассказал Полубородому про Большого Бальца, который батрачит на Айхенбергера; он хотя и не самый толковый, но обломок скалы может сдвинуть куда дальше, чем любой другой, и вязанка сена, которую он тащит на горбу, всегда больше, чем у остальных.
– Он ещё в детстве всех побеждал в поединках, – сказал я, – значит, он такой именно от природы.
– Бальц вообще никакой не силач, – возразил Полубородый, – и не был бы им, даже если бы смог зашвырнуть камень величиной с дом на самую середину озера Эгери. Потому что если ему прикажет кто-нибудь из Айхенбергеров,