не хочу никого убивать, и никаких секретов тоже не хочу. И чтобы они приезжали, я не хотела.
– Я хочу учиться на артефактора, – говорю я. – Разве нельзя?
– Конечно, можно. – Она морщится. – Но зачем? Была бы ты вороном, тогда конечно. Но Полуночь высветила для тебя другую дорогу. Мы служим волкам, участвуем в самых крупных событиях и делаем большое дело. Мы – тень за Волчьим Советом. Неужели же ты никогда не мечтала о могуществе? Вот оно, прямо перед тобой. Ты особенная, милая, у тебя яркая судьба. Зачем тебе прозябать в этой дыре?
– Ласку не ловят трусливые мыши! – Младшая всплескивает руками. – Это судьба для хитрых, ловких, сильных. Мы думаем быстро, делаем смело. И ты такая, как мы!
У меня дрожат руки. Я хочу, чтобы они – быстрые, смелые, хитрые – поскорее уехали. Я та самая трусливая мышь, которых они, очевидно, презирают; я привыкла быть маленькой; мне ничего этого не надо: ни могущества, ни приключений, ни яркой судьбы.
– Я понимаю. – Старшая ласка улыбается мне покровительственно, а потом берет мою руку в свою холеную цепкую ладонь, и я замираю. – Ты пока не веришь, что тебе можно думать о чем-то большом. Это даже хорошо, скромность украшает. Я тоже боялась уехать от материнской юбки, но где бы я была, если бы не уехала? А сейчас я тень Второго Советника и хранительница Волчьей Короны, я стою между Кланами и Бездной.
Кажется, я что-то произношу. Она о чем-то меня спрашивает, и мы почему-то говорим о мечтах и амбициях, о красивой жизни и о том, чего я хочу.
Я мечтала, может быть, поймать тонконогую серну, – как Ара. Но мышь тоже была бы ничего: мыши домовитые, запасливые, у мышей тепло и спокойно. Я мечтала, может быть, об уютном доме, о своей мастерской, мастерить погодные артефакты и чтобы моя пара оказалась журавлем. Но училища и синицы было бы вполне достаточно.
Сейчас я хочу исчезнуть, и оттого отвечаю невпопад.
– Мы будем в Амрау до конца праздников, – наконец говорит старшая.
– Это еще два дня, – подсказывает младшая.
– Ты можешь поступить правильно и уехать с нами. А можешь, конечно, остаться. Однажды твоя дорога все равно приведет тебя к ласкам, но время – время уже будет утеряно.
Она скорбно качает головой, а потом приподнимает пальцами мой подбородок и заглядывает в глаза:
– Подумай.
XIII
– …Кесса! Кесса!
Звуки доносились до меня смутно, как через вату.
– Кесса! Ты там сдохла, что ли?!
Меня тряхнуло, да так, что зубы больно стукнулись друг о друга. Я кое-как разлепила глаза; вокруг было белым-бело, туманно, сонно, холодно; я обняла себя руками, уткнулась носом в голые колени, отогреваясь дыханием.
Я посижу так совсем немного. Совсем чуть-чуть…
Место, где я сидела, снова затрясло, как будто шкатулку со мной швырнули вниз по лестнице. Хвататься не за что, и я, неуклюже взмахнув руками, упала, больно ударившись копчиком.
Пол был такой холодный, что жег кожу.
– Слушай, подруга, это ни хера не смешно! Ты грибов, что ли, объелась?!
Голова раскалывалась, во рту поселился