потому что, кто знает, возможно, когда-нибудь она и вернётся… А этот уход туда, за черту жизни, – уход окончательный и бесповоротный, и это уход прежде всего от него. И навсегда.
Он бросился к телефону и трясущимися руками стал набирать 03.
Конец октября выдался на диво сухим, и Елена Саввишна с удовольствием гуляла по парку, где деревья частично сбросили листья и обнажилась чудесная перспектива для глаз. Лесистые части парка стали хрупкими и звонкими, аллеи – нежными, прозрачными, зовущими. Внук рос и радовал. Они уже гуляли в сидячей прогулочной коляске. Внук удивлённо таращился на людей, собак, деревья, небо. Всё ему было внове, всё ему казалось прекрасным и загадочным. Он только начинал жизнь.
«Знать бы, каким ты вырастешь, – думала Елена Саввишна, глядя на внука, – все мы надеемся, что наши-то дети вырастут необыкновенными. И уж точно будут счастливыми. А получается… Ведь и Сашка когда-то был маленьким и, наверное, хорошеньким, а вот ведь…» И она завздыхала.
Маринку спасли её жиры. Нож не проник глубоко и не задел ничего жизненно важного. Писать заявление в милицию на Сашку Маринка наотрез отказалась, поэтому и уголовного дела на него никакого не завели. Рана зарастала быстро, и через неделю Маринку выписали из больницы.
Елена Саввишна добралась до перекрёстка двух аллей и сейчас стояла в нерешительности: продолжить ли ей свою прогулку по липовой или пойти по еловой? Липовая – светлая, на внука будут падать солнечные лучи, всё-таки витамин Д, это перед нашей-то зимой… Зато в еловой фитонциды сплошные, это ж профилактика гриппа какая… Пока она мешкалась, из более тёмной еловой аллеи навстречу ей вышли три человека. Они чинно, спокойно шли по парку, лица их выражали довольство жизнью и даже счастье. Их будто выстроили по росту: фигура маленькая и щуплая, фигура повыше и округлая и самая высокая – сухощавая. Елена Саввишна внутренне ахнула: это же Маринка и два её мужика по бокам! Маринка была чем-то похожа на самовар – кругленькая, сияющая, с согнутыми в локтях руками, и за эти её округлые локотки уверенно и счастливо держались Сашка и Павел.
Мисс Незаурядность
Всю сознательную жизнь ей нравилось что-то этакое, незаурядное, экзотическое, поражающее воображение. В детстве она – как и все, пожалуй, дети – любила животных. Но не всяких, а только «этаких». Обычно «этакость» выражалась в размере: либо огромном, либо неправдоподобно мелком.
Ей нравились маленькие собаки. Чем мелкокалиберней была собака, чем больше не похожа на собаку, тем лучше. Нервные шавки на тонких ножках с выпученными (то ли от страха, то ли по селекционным соображениям) глазами вызывали в её душе неописуемый восторг. Слегка смущала истерика в их лае, но зато – какие малипусю-сю-сенькие! Или, например, жирафы. Огромные – и с такими маленькими умильными рожками: сразу два свойства в одном животном. Восторг? Восторг! Страус и колибри, обезьянка с забавным