литературного разносола набилась целая фуршетная зала, а мне, видно, суждено обанкротиться на черном бархате, если раньше всех нас не перебьет Сопротивление, ох простите, это нынче непопулярная тема на фуршетах, но союзники уже в Голландии, и глазом не успеешь моргнуть, как силы вермахта оставят Северную Италию, и тогда партизаны сметут все черные бригады, я уже слышу, как «Эмилио Пихот» в Аосте полным составом стучит зубами от страха, и, если Ваши стишки не спалят заодно с редакцией «Вечернего курьера», потомки Вас осмеют, ибо, я надеюсь, грядущее поколение выйдет удачней нынешнего и сможет отличить бездарные вирши от поэзии.
И, глядя, как маэстро спасается бегством, Скорчезе бросил ему вслед:
– И правда, синьор пиит, как повезло властям, что люди никогда не думают!
И то было заклинанием, и чары, коими третью неделю полнилась комнатушка с видом на Монте Бьянко, иссякли, и четвертая глава поэмы, готовая к отправке в Милан, несмотря на все заглавия, проставленные на каждом ее листе, вдруг обернулась съеденным на завтрак вальдостанским салом вперемешку с прочитанной накануне заметкой о матче «Болонья» – «Ювентус», и где-то меж строк даже пробежал троллейбус с Пьяццале Лорето, но только не было и слова о дуче, последнем из римлян. Лейтенанту Маяле, заглянувшему пожелать маэстро спокойной ночи, Баччо объявил, что никакой он не маэстро, и требовал принести ему биографию дуче, необходимую для дальнейшего стихотворчества. Курьер, отправленный утром понедельника в Аосту, вернулся ни с чем, Маяле в ответ на расспросы вяло рычал что-то о неописуемом величии дуче, ко вторнику от отчаяния Баччо даже потерял аппетит, оттого что любой прием пищи навевал ему строфы из никудышной его поэмы. Из редакции пришла телеграмма с наилучшими пожеланиями и ненавязчивым напоминанием, что новую главу ожидают к четвергу, но в четверг вечером Маяле телефонировал в Милан, бесконечно извиняясь за внезапный кризис в творчестве маэстро, и в пятницу ни свет ни заря на пороге комнатушки Баччо появился полковник Аурелио Сарта, и не было ни кофе, ни соленых галет, а только масса упреков.
– Либо четвертая глава «Последнего из римлян» до обеда отправится в Милан, либо почетный жилет с Вас снимут вместе с Вашей поэтической шкурой, – пообещал полковник.
Попытки Баччо узнать что-либо о личности и судьбе дуче, Сарта пресек заявлением о том, что дуче – герой, и это все, что знает Италия о своем вожде, и все, что необходимо знать маэстро для дальнейшего творчества, а потому Баччо усадили за стол и вручили карандаш, а полковник спустился в кабинет Маяле в ожидании нового поэтического шедевра.
И тогда родилась четвертая глава «Последнего из римлян», которую срочные выпуски «Критики», «Леонардо» и «Пишущей Италии» назвали художественным совершенством, родилась из урчания в животе и воспоминаний о беззаботной жизни в Жовансане, из проклятий на голову учительнице