сейчас в Ташкенте живёт у отца жены твоего брата и мальчонка его с ними. Варя учится. Артисткой хочет стать. Я вот здесь одна век свой доживаю. Как ты нас нашёл Горик-Егорик?– разговаривала мать уже окрепшим голосом.
– Да нелегко было вас найти. Время такое сейчас смутное. Меня в Москву вызвали на Лубянку и ответ держать велели, почему у нас в семье два брата под одним именем и годом рождения живут. Мне разрешили съездить к вам, уточнить что, да как. Я не мог в толк взять, почему они так со мной обошлись по-доброму. Дали возможность разобраться самим, мало ли у нас в семье ошибка какая. Теперь-то я понимаю, что Гошка под моим именем живёт. Дураку ясно, чтобы на фронт не попасть взял метрику мою, себе два года отрезал и миновал страх этот, что свинцом сидит у меня в ноге, – злобился Гриша.
– Да сынок, виноват он перед тобой, мальчик ещё был, смалодушничал, испугался. Он бежал от страха своего.
– Я от страха своего тоже бежал, только в отряд к партизанам, ты сама знаешь, вместе с нами была. Пожалел я тебя матушка, когда мы домой вернулись в сорок третьем, не сказал тебе, что Гошку с бандитами встретил. Он ведь смотрел волком, а сам зайцем дрожал, когда под стволом нагана дядьки Авдеева по земле задницей елозил. Я на ствол бросился за него, а Гошка убежал, знать не хотел оставаться с нами. И бежал он намеренно от войны, с моими документами, чтобы на фронт не попасть и участи избежать той, что нашего отца настигла. Он бросил нас, тебя, меня, Варю. Предал память об отце, – хлестал словами жгучими по сердцу матери Гриша.
Прасковья вздохнула, голос её задрожал:
– Знаю я про отца. Перед тем, как нас забрали к Гоше, дед Матвей мне рассказал про похоронку, которую ты скрыл от меня. Спасибо тебе сын, за то, что жалел ты меня, боль страшную один вынашивал. Понимал ты, как отца я любила, и удар этот я бы не выдержала тогда. Время прошло сынок, и боль утихла в сердце.
– Меня, зато боль жжёт калёным железом, – закручинился Гриша.
Гоша стоял каменным истуканом, потом прошёл два шага, опять застыл изваянием.
Прасковье было тяжело объяснить сыну Грише, что надо подумать и принять решение правильное в сложившейся ситуации. Она понимала, что сын не откажет ей не в чём, но она и понимала то, что своей просьбой она обрекает младшего сына на жизнь без его мечты. А, разве можно отнять у ребёнка его мечту? Он такой же её сын, как Гоша. Как разделить эту любовь между ними, не раня сердце каждого из них? Варя. Она вообще не причастна ни к чему. Прасковья, пересилив себя, попыталась объяснить Грише:
– Видишь ли, сынок, не всё просто теперь, как кажется. Гоша нас к себе забрал, одел, кормит, заботится о нас с Варей. Тесть у него большой человек по должности и сам Гоша вверх по службе пошёл. Что теперь делать? Мне вас обоих жалко, а больше всех Вареньку. Она благодаря Гоше жизни стала радоваться, светится от счастья.
Гоша смолчать уже не смог. Его так и распирало влезть в разговор. Он знал, что брат не подымет руки на свою кровь, главное надо разжалобить его сердце. Но Гоша не смог найти этих добрых слов, как и не пытался мысленно