в городе пока еще не было – умывальный набор. Или просто тазик. Такой простой предмет домашней утвари – тазик…
Только она не знала, что Семен не чувствовал себя инородным, каким-то чужим в этом доме. Скорее наоборот. Все это, начиная от изящной мебели и патефона и заканчивая настоящими занавесками, а не обычными тряпками, было для него привычным и родным. Даже кресло-качалка. Ему казалось, что он снова в детстве, дома у своей бабушки. Даже книги в шкафу были теми же. Кант. Юнг. Надо же. Интересно. У всех немцев это обязательный набор? Семен тихо засмеялся, представив, как маленьким фрицам в школе на уроках выдавали тяжелые тома в качестве домашнего чтения. И тут же сам себя одернул. На войне самое плохое дело – смеяться над врагом.
Семен вытянул ноги и посмотрел на потолок, покрашенный светлой краской. И подумал, что, когда будет выходной, нужно будет найти возможность сходить в порт. У него был пропуск, разрешающий ему посещать все, в том числе и закрытые территории. Да, не все, но в порт он мог попасть.
Почему-то его туда тянуло. Тем более что тела немок были найдены там же…
Выходной у полковника был один раз в десять дней. Хотя с его медицинской картой ему полагалось два, но один день он тратил на работу на развалинах замка. Просто как обычный рабочий. Потому что ему хотелось что-то делать руками.
У Серабиненко была еще одна удивительная черта, которую отмечали все его условные друзья. В любом месте: окопе, блиндаже, в чужом городе, деревне или на явочной квартире он буквально за пару часов умел устраиваться с комфортом. И сегодня хотел сходить на рынок, купить хлеба, сухарей, если получится, то сухофруктов, хотя для него и было неожиданным то, что немцы хранили в подвалах яблоки и сохраняли их так, что можно было есть свежие яблоки даже после Нового года.
Утром у дверей его поджидал сюрприз.
– Афанасий Федорович, что же вы не позвонили! – удивился полковник, увидев, что на крыльце его ждал помощник Тамары.
Старик курил самокрутку и с удовольствием щурился, гладя на февральское солнце.
– Да зачем? Труп-то уже мертв. И у нас. А тут можно посидеть спокойно, никуда не торопясь. Сосед все равно сказал, что вы еще дома, да и Тамара Владиленовна просила подождать вас, сказала, что вы не любите резкие звонки.
Семен закатил глаза. Не любит звонки. Какая предусмотрительная. Да, ходило такое поверье, что контуженным нельзя звонить или стучать в дверь. Мало ли как они отреагируют на резкие звуки.
Но гораздо сложнее было бы найти хоть одного не контуженого или не раненого в окружении Семена.
– Что у нас нового? – спросил Семен, когда они вместе с Афанасием Федоровичем дошли до прозекторской.
Это было не скоро. Через час. По Кенигсбергу сейчас нельзя было пройти по прямой. Не было ни одной целой улицы, ни одной ровной. И приходилось ходить по проложенным деревянным доскам буквально над разломами, ямами от снарядов. Внизу можно было рассмотреть проложенные ранее коммуникации,