Он, как замечает Авторханов, «вероятно, единственный раз в своей жизни пошел на риск… “Я, – говорил он, – был и учеником Бухарина, и быть может, и его оруженосцем, когда это оружие метко било по троцкистам, но я его бросил, как только оно заржавело, а вы, Стэн, подобрали его в тот момент, когда оно целит в сердце партии. Партии вам не взорвать подобным оружием, но оно может взорваться на вашу собственную голову”».
Поднялся шум, о сути разговора на какое-то время забыли, чем воспользовался ректор Покровский, объявивший перерыв «до завтра». Разумеется, продолжения собрания не последовало, и лицо Мехлиса и его единомышленников в глазах вождя было, таким образом, спасено. А когда через некоторое время в Коммунистической академии прошло собрание теоретиков и пропагандистов партии, он был уже «на коне» и постарался подороже продать сделанное им «открытие». Отдав должное «исключительной скромности» вождя, Мехлис громогласно довел «до сведения партии тот величайшей важности исторический факт, который тщательно скрывали от нее бухаринцы: Сталин является единственным теоретическим преемником Ленина. Партия должна наконец знать эту правду даже через голову сталинской простоты и скромности, так как он принадлежит партии, так же как партия принадлежит ему!»[42]
Льва Захаровича не смутило, что теоретиком он объявлял человека, который еще года два тому назад, будучи выставлен кандидатом в члены этой же самой Коммунистической академии, был почти единогласно забаллотирован «за отсутствием у т. Сталина специальных исследований в области марксизма». Да и в самом ИКП генсек как теоретик марксизма рассматривался скорее как фигура «второго эшелона»: в 1924–1925 годах его, в отличие от Зиновьева и Каменева, даже не пригласили вести занятия на основном отделении.
Свою победу над Бухариным Сталин торжествовал на апрельском (1929 г.) пленуме ЦК и состоявшейся вскоре XVI партконференции. Глухие раскаты шедшей на убыль борьбы бухаринцев со сталинистами в ИКП еще какое-то время доносила пресса. В ноябре в «Правде» появилась статья «Фракционная вылазка правых (В ячейке Института красной профессуры)». Под ней – подпись Мехлиса. Он ставил «смелый» диагноз – правый уклон перешел «к фракционным методам борьбы с партией». В подтверждение приводился пример с одним из слушателей – Е.В. Цетлиным. Во время чистки в партячейке он, с одной стороны, выражал согласие с генеральной линией партии, а с другой, не считал Бухарина, Томского и их союзников «правыми» и в этом отношении не соглашался с решениями апрельского пленума ЦК. Что это, как не фракционная вылазка, вопрошал Лев Захарович.
Через семь лет после описываемых событий упомянутый выше Поспелов охарактеризует своего однокашника не иначе, как «стального большевика». Вспоминая о днях совместной учебы, он писал, что «основное большевистское ядро партийной организации ИКП» тесно сплотилось именно вокруг Мехлиса. А «величайшее доверие и авторитет» он заслужил «своей горячей преданностью