здешнее действительно походило на далекое степное, рождало в душе теплые чувства, – у Еремея даже лицо изменилось, теряя обычную жесткость, – он подумал о доме. Лишь один калмык оставался невозмутимым – ничто в его лице не дрогнуло.
В темноте обабки, как назвал бревна Удалов, подтащили к воде – сухие, легкие – не только взрослый мужик, даже пара пацанов могла справиться с ними. Бембеев, достав из кармана моток пеньковой веревки, связал обрубки. Еремеев потыкал калмыку в бок кулаком, одобрительно цокнул языком:
– Хитрый ты, Африкан!
Тот промолчал, козырьком приладил ко лбу ладонь, вгляделся в противоположный берег. Берег был пуст – ни одной движущейся точки, ни огоньков, ни всполохов костра, хотя, если приглядеться тщательнее, в двух местах в воздух поднимались кудрявые дрожащие хвосты – немцы, сидящие в окопах, жгли костры.
– Вечерний кофий греют, – констатировал Еремеев. – Кулеш[7] с копченым салом варганят.
– У немцев кулешей не бывает, – знающе заметил калмык, – они все больше по части капусты стараются. К капусте подают сардельки и хрустящий бекон.
– Сардельки? Это что за фрукт? – озадачился Еремеев.
– Колбаса такая. Ее варят. Едят горячей.
Еремеев озадачился еще больше:
– Первый раз слышу, чтобы колбасу ели горячей.
Сзади послышался шорох. Сквозь кусты кто-то пробирался. Бембеев птицей метнулся на шорох, беззвучно врезался в кусты и растворился в ночной черноте.
Через несколько минут вернулся с Дутовым.
– Ну что тут у вас? – шепотом спросил войсковой старшина, присел на корточки у самой воды, вгляделся в подрагивающий над течением мрак.
– Пока тихо, – поспешил доложить Еремеев – он любил «потянуть одеяло» на себя, – кофием как пахнет, а? Чувствуете, ваше высокоблагородие? – Еремеев повел носом по воздуху. – Дух какой летает, крылышками ангельскими по воздуху помахивает…
Никакого духа не было, пахло сыростью, распускающейся листвой, мокрой корой и чем-то гнилым – где-то невдалеке к берегу прибило труп.
– Стрельбы нет, – удовлетворенно произнес Дутов. – Хорошо живут немаки. В ус не дуют. Когда вы намерены переправляться?
– Через полчаса приступим, – ответил калмык, – чернота ночная пусть уляжется. Через полчаса будет в самый раз.
– Добро, – согласился с калмыком войсковой старшина. – Лишний раз не рискуйте… Кого из вас назначили старшим?
Бембеев переглянулся с Еремеем, Еремей с сапожником: старшего корнет Климов не назначил.
– Понятно, – Дутов стукнул пальцем в грудь калмыка. – Вот ты старшим и будешь. Без старшего лазутчики даже права уходить за линию фронта не имеют. Понятно?
Еремеев гулко хрястнул себя ладонью по шее и едва слышно, смятым шепотом выругался:
– Надо же, как рано тут просыпаются кровососы!
Сапожник стремительно присел, глянул в одну сторону, в другую, опасливо втянул в плечи голову, будто совсем недалеко увидел рогатые немецкие каски:
– Тише ты! Не то они сейчас рубанут по нашей компании