с синим верхом и красными пересекающимися крест-накрест полосами. Прижав руку к кубанке, он представился:
– Комендант Стуков! – и кратко, по-военному, спросил: – Из какой деревни обоз, сколько семей, число людей?
– Из Лисьего Мыса, три семьи! – так же кратко ответил Быстров. Он открыл свой портфель, достал из него лист бумаги и протянул коменданту. – Все переписаны здесь!
– Что так поздно?
– Далеко, – ответил Быстров.
– Сопровождающие? – указал Стуков на парней.
– Сопровождающие, – подтвердил Быстров.
– Комсомольцы? – спросил Стуков у парней.
– Сочувствующие мы, – за всех ответил Иван Кужелев. Комендант внимательно на них посмотрел и проговорил тоном, не терпящим возражения:
– Останьтесь здесь до завтра. Может, понадобитесь! – он развернул лист бумаги, поданный ему уполномоченным и, пробежав его глазами, аккуратно свернул и сунул куда-то за отворот шинели.
Оглядывая вновь прибывших, Стуков медленно проговорил:
– Ночь проведете здесь, на площади, а завтра – на пристань, грузиться на баржи.
– Это как же здесь?! – возмутилась Акулина Щетинина. – У нас дети грудные!
Стуков равнодушно посмотрел на людей и ровным голосом отрубил:
– Дворцов для врагов народа у нас нет. Перебьетесь и так! – его губы тронула едва заметная усмешка. – Если кто считает, что его семью выслали неправильно, не по закону, может обратиться в комиссию! – И комендант указал рукой на край площади, где за двумя сдвинутыми столами сидело пять человек.
– Это как? – не понял Жамов.
– Очень просто, пиши заявление, комиссия рассмотрит, – все так же загадочно улыбался комендант.
Иван Кужелев подошел к Жамову.
– Дядя Лаврентий, напиши! Ведь партизанил же ты!
Лаврентий посмотрел на Ивана, на душе у мужика потеплело, и он горько произнес:
– Куда писать, Иван! Не нужон я совецкой власти. Да и куда вертаться. Все описано. Никто уже назад ниче не возвернет!
Тут вмешалась в разговор Анна:
– Напиши, отец, может, помилуют! – проговорила она с надеждой.
– Меня миловать, мать, не надо. Я за эту власть кровь свою проливал и милости просить у нее не буду. Я не пес шелудивый, чтобы хвостом вилять да в глаза ей заглядывать.
Анна заплакала и прижалась лицом к плечу мужа.
– Ох, Лаврентий… – только и смогла проговорить женщина.
– Как фамилия? – спросил у Быстрова комендант.
– Жамов Лаврентий.
Лаврентий вскинул голову, отстранил жену и процедил сквозь зубы:
– Жамов, я Жамов… ваш бродь!
Лицо Стукова стало медленно багроветь:
– В глаза заглядывать, хвостом вилять! – прохрипел яростно комендант. – Врешь, контра, будешь. Не таких обламывали!
– Это я – контра?!
– Отец, отец! – испугано прильнула к напружинившемуся Лаврентию