мне просто нужен был воздух.
Оперся руками о мраморное ограждение, вбирая холод камня, чтобы хоть немного сбавить градус внутреннего кипения. Все эмоции настолько туго переплелись с воспоминаниями, что уже было просто не остановиться.
Я помнил её. Смешную, рыжую и курносую Марфуху, в волосах которой путалось солнце.
Она была моей соседкой, помню, как орущий кулек принесли из роддома, помню, как всем дружным подъездом встречали причину всеобщей бессонницы, а ещё помню традиционный торт «Птичье молоко». Настоящее, вкусное, домашнее. Мне, кажется, было лет десять.
Она появилась и сразу стала любимицей всего дома, бабушки пекли ей румяные пирожки, дядьки вырезали из старых деревяшек мебель для кукол, а мальчишки брали с собой на рыбалку.
Марфа…
– Гора! – голос друга вырвал меня из этой удушающей пелены, возвращая в неожиданную реальность. Боковым зрением увидел Дениса Раевского, бегущего по длинной террасе вдоль дома. – Что случилось?
Что случилось? Я и сам толком понять не могу, что случилось. Утро было стандартное: душ, тренировка, завтрак, быстрый брифинг с секретарем по расписанию на день, а потом… Разбитое булыжником окно в зимнем саду, показная выволочка охранников Морозовым и, наконец, визит органов опеки…
Друг ждал ответа, но я был просто не в состоянии. Обернулся к дому, где через панорамное окно прекрасно просматривалось кресло, в котором, свернувшись калачиком, спала рыжая девочка.
– Это она? – Денис без стеснения подошел близко-близко и практически прижался лицом к стеклу, чтобы лучше разглядеть. – Рыжий подкидыш какой-то.
– Это я и без тебя вижу!
– Не, ну а чего ты рычишь? Гора, отправь их со своими бумажками куда подальше, и прав будешь по всем фронтам. У них нет ничего, а то признательное письмо – так это смешнее контрафактной водки. От неё хоть народ торкает, а тут дохлый номер.
– Денис, делать что?
Я сел в ротанговое кресло, откинул голову на подголовник и застонал. Все, что перечислил друг, я и без его юридической консультации знал. Это с точки зрения закона и собственных прав, а вот с точки зрения морали?
– Ты мать её знаешь?
– Знаю.
– Было?
– Нет, конечно! Я её в последний раз видел лет двадцать назад, когда убежал из детского дома. По привычке пришёл в наш двор, а там она… Как щас помню, сидела и куличики из мокрого песка лепила!
– А где она сейчас-то? – Раевский потирал подбородок, снова и снова перечитывая документы.
– Говорят, в поселковой больнице в тяжелом состоянии.
– Откуда в поселковой больнице реанимация? – хмыкнул друг и отошел от окна, когда девчонка заёрзала от его пристального и неодобрительного взгляда.
– И правда… Морозов! – рыкнул я, и уже через пару секунд Юра материализовался из ниоткуда.
– Пробей все по этой девушке, – я отправил Юре фото того заявления, где Марта своей рукой указала все свои данные, вплоть до прописки.
– Белогорский? –