и отдал ее почему-то тому барану. Бим не мог знать, что баран вожак обязательно должен не только не бояться, а любить пастуха, поэтому, по своему неведению, он просто видел подтверждение того, что Папаня – человек добрый, и только. А Папаня, если по совести, был еще и человек хитрый – баран ходил за ним иногда собакой и всегда отзывался на голос. Не Биму, конечно, постичь всю премудрость пастуха. А Хрисан Андреевич знал отлично, что глупый, отбившийся баран небольшой отары, да еще если без собаки, уведет стадо невесть куда – только проморгай, засни от усталости и от размора солнцепеком. Нет, тут баран вожак был особый, дрессированный баран, потому и Бима он принял с дорогой душой.
Хрисан Андреевич закурил трубочку и сказал Алеше:
– Ты не нажимай, не нажимай – тут кормок хороший.
…А что ты думаешь, дорогой мой читатель? Накормить овцу поздней осенью – дело действительно премудро-хитрое: не умеючи если, то через неделю полстада подохнет и на хорошем корму – затопчут его, и вся недолга, а с толком если, то и на посредственном выпасе овца будет сытая и жирная. Ухитряется же Хрисан Андреевич накормить стадо по пустырям, да по окрайкам, да перед носом у тракторов, когда они пашут зябь, а для этого требуется определенный талант, и призвание, и любовь к животным. Огромный труд – пасти овец, а в общем-то, и красивый труд, потому что человек-пастух, иногда даже и не задумываясь над тем, чувствует себя неотъемлемой частицей природы и ее хозяином и добродеем. Вот в чем соль. Читатель простит, что я на время забыл о нашем Биме и заговорил о человеке на просторе поздней осенью.
Итак, овцы с дружным перетреском щипали короткую травку и хрумтели так согласно, что все это сливалось в один сплошной звук, спокойный, ровный, умиротворяющий. Теперь папаня и Алеша были близко друг от друга и говорили уже тихо, не крича, как раньше, издали.
Алеша спросил:
– Папаня, спустить Черноуха?
– Давай пробовать. Не должон бы убечь сейчас: от воли не бегут. Спущай. Но сперва отстань, поиграй с ним – не колготи овцу.
Алеша подождал, пока отара отошла подальше, отвязал веревку и весело крикнул:
– Черноух! Побежали! – тут он кинулся с горы в яр, топоча сапогами и подпрыгивая.
Бим обрадовался неимоверно. Он тоже подпрыгивал, стараясь на бегу лизнуть Алешу в щеку, отбегал в сторону и стрелой возвращался в восхищении полной свободой; потом схватил какую-то палку, помчался к Алеше, сел перед ним. Алеша взял ту палку, бросил в сторону и сказал:
– Подай, Черноух!
Бим принес ее и отдал. Алеша еще раз бросил, но теперь не взял изо рта Бима, а пошел вверх из яра к отаре, приказав:
– Черноух, держи. Неси!
Бим пошел за ним с поноской. Когда поднялись вверх, вместо палки Алеша вложил в рот Бима свою шапку. Бим понес и ее с удовольствием. Алеша же бежал вприпрыжку и повторял:
– Неси, Черноух. Неси, мой молодец, вот хорошо. Вот хорошо.
Но к отаре они подошли тихо («не колготи овцу»). Алеша скомандовал:
– Отдай папане.
Хрисан Андреевич протянул