– столько времени, сколько ему потребуется для того, чтобы добраться до квартиры и запустить программу загрузки.
"Я не могу убить человека!"
Бабка поправила очки на носу и… И волна облегчения захлестнула Славу. На ней были ЧЕРНЫЕ очки. Черные очки слепого. А палка, которую она держала в руках, не напоминала обычную трость – она была тоньше и длиннее.
– Вам помочь, бабушка? – спросил он, желая как можно скорее вывести ее из дверного проема, дабы проскочить внутрь, пока мимо не прошел кто-то зрячий. – Выходите, я посторонюсь.
– Ты веришь в Бога, мальчик? – вдруг спросила она скрипучим старческим голосом, совершенно не вязавшимся с ее тучным обликом.
Какой он ей, к чертям, мальчик? Двадцать два, как никак… Или его голос от пережитого волнения, просто стал настолько высоким, что его можно перепутать с юношеским?
– Немного, – озадаченно ответил он.
– А ты знаешь, как Господь сотворил этот мир?
Слава молчал, справедливо решив, что этот вопрос риторический, и ожидая продолжения тирады.
– Ты должен знать! – продолжила старуха, улыбаясь беззубым ртом, похожим на темный провал. – Сначала было слово…
– Да… – подбодрил ее Слава, и попытался взять под руку, чтобы помочь ей выйти наружу – эта неожиданная встреча начинала все больше и больше нервировать его…
– …И было оно два бита! – победоносно закончила старуха и хрипло расхохоталась, протягивая ему руку.
В сумерках тусклого света, который доживающий свой долгий век фонарь проливал на крыльцом подъезда, предметы казались расплывчатыми и чуточку нереальными. Слава с трудом мог различить мелкие детали, терявшиеся на общем сером, сумеречном фоне, но стоявшую прямо перед ним старуху он видел более чем отчетливо. Но теперь и она начала расплываться, словно сгусток сумеречного света. Таять, меняя свои очертания…
– И отделил Господь единицу от нуля, и увидел он, что это хорошо! – прокаркала старуха, продолжая тянуть к отступающему Славе странно удлинившуюся руку.
Нет, это была не рука! Толстая черная змея, сливающаяся с цветом ночи, выползающая из ее рукава. Слава в ужасе ударил ее кулаком наотмашь, отскакивая назад, словно от прокаженной. Да так оно и было – изо рта старухи кошмарным водопадом струились извивающиеся белые черви. Черная змея и белые черви… Контраст в сумеречном свете… Жуткий контраст.
– Мир – Матрица, мальчик! – прошамкала она, давя белую мерзость распухшими за долю секунды губами. – Проходи милок, не стесняйся. Я не обижу… И мои маленькие змейки – тоже!
Ее ноги больше не были ногами – два туловища громадных змей, чуть покачивающихся под тяжестью того, что они удерживали на себя. Жуткого клубка змей, венчаемого гротескной пародией на человеческую голову. Змеиные головы показывались отовсюду – из-за воротника осеннего пальто, одетого на старухе, из рукавов, из-за пазухи… Десятки змей различного размера и окраса.
– Мир – Матрица, – прошамкала