он понимал, что «реальная жизнь» – понятие тоже относительное.
И вот в этом – причина нынешнего гигантского интереса к волшебным историям. Проживая фантастическое в мифах и фэнтези, мы готовим себя к тому, что реальная жизнь изменится еще более невероятным образом. Да и что теперь «реальность», если значительная часть нашего бытия находится в смартфоне?..
Но почему именно мифы? Поистине гамлетовский вопрос: что нам эта Гекуба?
В этом стремительно меняющемся мире нам не хватает опоры. Старшее поколение ею быть не может: его жизненный опыт абсолютно бесполезен и даже вреден сегодня. И в этом «бушующем море чудес» (говоря словам А. Ф. Лосева) такой опорой оказываются мифологические архетипы, поскольку они относятся не к опыту, а к подсознанию. В этой книге наглядно показывается, как художники, искренне считая себя атеистами, творили произведения по всем законам мифологии (и они бы крайне удивились, возможно даже возмутились бы, если бы им сказали об этом!).
Но у нашего общества есть еще одна принципиально новая черта. Недаром слова об изменившимся мире произносила именно Галадриэль, хотя тот монолог был бы уместнее для Гэндальфа (как в книге). Эти изменения касаются роли женщины.
В мире, где на смену пролетариату пришел когитариат (от лат. cogito – «мыслю»), женщина обрела некое равенство с мужчиной и пытается понять, как ей воспринимать себя и мир. Мама ей в этом не поможет (мама живет ценностями даже не пролетарского, а еще крестьянского общества), остается единственный путь – прибегнуть к Великой Матери, ища в мифах о ней психологическую опору и способы самоиндентификации. Причем с высокой вероятностью эти мифы будут не древними, а созданными в XIX–XX веках. Задача этой книги – объяснить, чем мифы Новейшего времени отличаются от древних, и показать, из каких элементов складывался образ Богини-Матери. Забегая вперед: я недаром обращаю внимание на визуальный образ Галадриэли в фильме – он состоит из тех же самых мифологем.
В новейших мистических учениях фигурирует Рогатый Бог, именуемый супругом Богини-Матери. Не то чтобы мифа об их браке не было – он есть, им пестрит интернет, включая прекрасные рисунки, вот только «поженились» эти архетипы не в глубокой древности, а в ХХ веке. В этой книге проанализированы древние и древнейшие мифы о Боге Земли.
В большинстве научных книг, написанных в XIX или XX веках было принято рассматривать образы сами по себе, вне связи с другими. В частности, все мифы о любви богини и смертного относили к мифологеме Богини-Матери, не очень интересуясь, кто же этот смертный: мифический персонаж или реальный человек. Между тем это два совершенно разных мифа, их отличие видно даже с листа бумаги, а уж в реальной мистической (и не только мистической!) практике оно колоссально. Речь идет об образе, который стоит назвать Бессмертной Возлюбленной, – эта мифологема пронизывает самые разные культуры, но самостоятельно, кажется, ранее не рассматривалась. Ее популярность невозможно переоценить, она проникает даже в насквозь реалистические произведения.
К числу важнейших мифологем относится представление о мире до бытия и об акте творения. В этой книге они рассмотрены во всех деталях, причем некоторые из них широко распространены, а некоторые практически неизвестны (кто, к примеру, знаком с эпосом индейцев «Пополь-Вух»?).
Чтобы работать с мифологемами, необходимо понимать законы, по которым функционирует мифологическое мировосприятие, в том числе и современное. Этому посвящена вводная лекция.
Первые пять лекций дают четкое понимание основных древнейших мифологем, которые пронизывают культуру от палеолита до наших дней. Две финальные лекции – несколько иного свойства. Они более полемичны, потому что их предмет – более актуален. В них рассматриваются не столько тексты, сколько окружающая нас действительность, которая оказывается гораздо гуще пронизана мифологией, чем нам хотелось бы. Это проблема великовозрастной подростковости (согласно переписи населения, у нас в стране есть тысячи эльфов и хоббитов!) и проблема так называемого регресса в культуре, когда авторы – вольно или невольно – возвращаются к художественным приемам тысячелетней давности, вроде бы отринутым еще в древности.
На страницах этой книги рушатся представления о том, что, чтобы человек что-то знал, другой человек должен его этому научить. И то, о чем рассказывается в первых пяти лекциях, и то, что показано в двух заключительных, свидетельствует, что человек опирается на интуицию, на подсознание, на архетипы – подчас даже больше, чем на знания. Мы оказываемся в мире, где человек знает то, чему его не учили, а культура регулярно отказывается от достижений того, что принято называть прогрессом.
Для меня первый удар по священному идолу по имени Прогресс был нанесен в университетской аудитории, и это был один из тех моментов, которые на всю жизнь остаются в памяти и в мировоззрении. Профессор О. С. Широков, читавший нам курс «Введение в языкознание», обмолвился к слову, что… прогресса в культуре – нет. Мы были в шоке – это был 1988 год, Советский Союз еще казался незыблемым, а литературоведы и прочие фольклористы внушали нам прямо противоположное (аналогичное внушали нам на «Истории искусств»). «Нет, – сказал нам Олег Сергеевич, – идея