Шевырёв[11]
Другая байроновская линия в творчестве Лермонтова была связана с ироикомическими, сатирическими поэмами Байрона, совсем не похожими на его полные драматизма «восточные повести» или «Шильонского узника» с его экспрессивной исповедальностью. Ироикомическая, или бурлескная, поэма нарочито смешивала высокий слог и низкий предмет (как, например, в «Войне мышей и лягушек» или «Похищенном ведре» Алессандро Тассони) или, наоборот, высокий предмет и низкий слог (как в «Энеиде наизнанку»[12]). Комические поэмы Байрона (уже называвшиеся «Беппо» и «Дон Жуан») были тем интереснее, что иронически обыгрывали романтические жанры и штампы, позволяя уйти от той нарочитой серьезности и прямой исповедальности, которая успела утвердиться в романтической поэзии. Ироикомическая поэма могла совмещать разные авторские интонации, вводить разные голоса «героев», делать многочисленные – серьезные и не очень – отступления от основного сюжета. Таким образом, сам жанр способствовал размыканию сюжетных и стилевых границ в рамках одного текста и выводил на первый план фигуру автора, который сам выбирал стилистический регистр для того или иного героя и описания.
В русском литературном поле второй половины 1830-х годов ближайшим образцом такого использования байронической традиции были холодно принятые современниками поэмы Пушкина – «Граф Нулин» и «Домик в Коломне», а также, разумеется, роман в стихах «Евгений Онегин»{7}. Эта преемственность для Лермонтова была очевидна, о чем свидетельствует отрефлектированный выбор онегинской строфы для «Тамбовской казначейши»:
Пускай слыву я старовером,
Мне все равно – я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на старый лад.
Замечательно при этом, что «онегинский размер» повлек за собой и множество реминисценций из романа в стихах и других пушкинских текстов: это и пародийное обыгрывание серьезной коллизии из финальной главы «Онегина», напоминающее о сюжете «Графа Нулина», и повторение – но без трагических последствий – любовного сюжета «Пиковой дамы». Объединяя байроновские и пушкинские реминисценции в «Тамбовской казначейше» (как и в не предназначенной для печати поэме «Сашка»), Лермонтов закреплял в литературном поле ценность этой линии пушкинского творчества и этого типа романтической поэмы, во многом опережая современных ему критиков.
Как в случае с лирикой и драматургией Лермонтова, большая часть его поэм при жизни не публиковалась: напечатаны были только четыре поэмы. Можно предполагать, что многие свои ранние тексты Лермонтов и не предназначал для печати, воспринимая их как ученические сочинения или как рабочие черновики. Но эти опыты обладали для него внутренней творческой ценностью. Свои тетради и рукописи он хранил и, согласно воспоминаниям Акима Шан-Гирея, троюродного брата