еще более суровой кары: сначала отсечь подсудимому руку, которая написала эти богохульства, затем сжечь его живым на костре, а пепел развеять по ветру. Однако епископ инфлянский Миколай Поплавский предложил смягчить наказание – просто отсечь обвиняемому голову.
Голосование продолжалось и 28 февраля. Большинство выступало за смертную казнь, только по-прежнему не могли договориться о способе приведения приговора в исполнение. Самые разные предложения высказывали и в отношении имущества обвиняемого. Одни предлагали все имущество конфисковать и половину отдать доносчику. Другие с этим не соглашались и считали противозаконным награждать доносчика, ибо это можно расценить как поощрение доносительства. Устанавливать памятник на месте казни тоже посчитали излишним и даже вредным, потому что хотели, чтобы это преступление было поскорее предано забвению.
Среди светских сенаторов и послов только трое публично осмелились выступить в защиту подсудимого. Все они являлись представителями ВКЛ. Это брестский земский писарь Людвик Константин Поцей (кстати, в будущем он займет одну из высших должностей в ВКЛ – станет виленским воеводой), писарь литовский Андрей Казимир Гелгут и смоленский воевода и брест-литовский каштелян (начальник брестского замка) Стефан Константин Пясечинский. Надо полагать, Поцей и Пясечинский были лично знакомы с подсудимым, по крайней мере на это указывают их должности.
В частности, воевода смоленский Стефан Константин Пясечинский заявил, что не считает обвиняемого подлежащим наказанию, поскольку не находит у него закоренелости воли, потому что он верит в Бога. К тому же обвиняемый достаточно настрадался во время длительного тюремного заключения.
Писарь брестский Людвик Константин Поцей заявил, что не следует казнить обвиняемого, так как его вина не доказана полностью. И потребовал возвратить обвиняемому свободу, ввиду того что духовенство нарушило основные законы государства.
Писарь литовский Андрей Казимир Гелгут утверждал, что обвиняемого нельзя подвергнуть никакому наказанию, кроме предусмотренного законом. И в данном случае следует выбрать меру, которую сам Бог определил преступникам: «Не хочу смерти грешника, но желаю, чтобы он жил и обратился».
На суде произошел еще один казус, который не остался без внимания иностранных наблюдателей. 26 февраля 1689 года обвиняемый сообщил, что план второй части трактата был бы обнаружен в его бумагах, если бы тот человек, который его обвинил, не присвоил и не уничтожил его. Это заявление наделало много шума. Фактически оно перевернуло все с ног на голову. Получалось, что все обвинения были искусно подтасованы.
Послы потребовали, чтобы доносчик Ян Бжоска и семеро свидетелей публично присягнули на Библии, что не утаили более никакой рукописи. Иностранные наблюдатели считали такой способ принесения присяги позорным, бесчестящим