миной? – спросила она меня однажды, едва я вошел на кухню.
Никогда не понимал, как в этой маленькой кухоньке, где даже овчарка с трудом бы развернулась, чтобы увидеть свой хвост, крупная высокая женщина с легкостью бабочки порхала, с утра до ночи готовя обеды, завтраки и ужины на семью из трех человек, убирая и бесконечно намывая посуду. Я посмотрел на нее исподлобья, не имея ни малейшего желания делиться своими школьными проблемами.
Борисова Надежда Геннадьевна – основа нашей семьи. Без нее наша с мамой жизнь превратилась бы в испытание. Для нас Надежда стала настоящей НАДЕЖДОЙ. Она взвалила на себя бытовые и финансовые вопросы, а также наши психологические проблемы.
– Так чего? – снова спросила она.
– Ничего, – ответил я, изо всех сил мешая ложкой чай.
Чай выплескивался. Фарфор гремел, вопя о помощи. Бабушка подошла и дала мне легкого подзатыльника.
– Чего чашку мучишь? Если злишься на кого, так его и избивай. А чашка тебе ну ничегошеньки плохого не сделала, за это могу ручаться. Я на нее весь день смотрела, и она отсюда никуда не отлучалась.
Я прыснул от смеха. Меня всегда поражал контраст того, как легко она находила грань между добром и злом. Ей было жалко чашку, при том, что она только что предложила мне избить другого человека.
– Не могу я его избить… – нахмурился вдруг я.
– Это еще почему? Он что, медный, что ль?
– Почему медный? – опешил я.
– Ну так если ж он медный, то понятно, что его избивать себе дороже, а если живой человек, то нужно и за себя уметь постоять. Тем более тебе. Ты ж мужчина. Что ты будешь делать, если у тебя барышня появится и кто-то к ней приставать начнет? Кружку пойдешь ложкой молотить?
Я задумался. Она была права, но в случае с Русланом я бы предпочел избивать памятник.
– Ты не понимаешь, бабушка… Он – сын мэра. Не мне с ним тягаться.
– А почему бы не тебе? Возьми, да и книгой его огрей. А потом скажи, что знания дают силу. Вот умора-то будет.
И бабушка захохотала. Ее громкий искренний смех заразил меня. Ее невозможно было не любить. С этим утверждением согласились бы все ее многочисленные знакомые, коих даже в нашем подъезде было не меньше сотни.
Нахохотавшись, она шумно выдохнула воздух и развернулась к плите. Это означало только одно – конец разговора. Бабушка вернулась в свой мир. Когда она готовила, отвлекать ее было нельзя. Говорить с ней можно было только в том случае, если она заговорит сама. Иначе ждало неминуемое изгнание из кухни с громом преследующих по пятам шутливых ругательств.
Я думал о бабушкином совете всю ночь. Мысли разбежались по разным углам, как противники на ринге. Только ринг был не квадратной формы, а многоугольной, и противники наступали со всех сторон сразу, смешиваясь в неистовой драке. Я наблюдал за этой дракой с интересом и отвращением. Из общей массы попеременно выглядывала то чья-то рука, то нога, то окровавленный нос. В этом бою не было победителей и проигравших.
Из-за бессонной ночи я пришел