стараясь унять бешеный стук сердца. И чего ж ему так повезло? Нет бы Хлѝшка их заметил, так Тёмные в его сторону направили! В ногах кости от страха таяли от одной только мысли, что надо к Трупожору идти. А не пойдёт…
Паренёк гулко сглотнул. Эта улица ему в догляд досталась. Соврёт, что не заметил, и шкуру с живого снимут. Ох, надо было не к Орясию идти, а к Гласѝлу. Тот хоть и бешеный, но кости не трогает. А Орясий со всем спокойствием голову от тела отделит.
Воровато осмотревшись, паренёк утёр пот и заторопился к тайному месту, утешая себя, что несёт хорошие новости. Гонца с хорошими вестями ведь тронуть не должны?
Глава IX. Ночь, полная наслаждения
Ладушки змеехвостого господина не прельстили. Скуксившись и поскучнев, он подался к Дейне и, бухнувшись рядом с креслом на пол, полез к ней на колени. Умостив на них локти и подбородок, Ссадаши с укором уставился на хранительницу.
– Мне скучно.
– Поужинаете? – Дейна с аппетитом вгрызлась в куриную ляжку, пытаясь собственным энтузиазмом раззадорить голод наагалея.
– Не хочу! – красноглазая немочь всем телом прижалась к её ногам, а фиолетовый хвост начал завораживающе неспешно оборачиваться вокруг кресла.
– Вернёмся во дворец? – с готовностью предложила хранительница.
– Нет, я хочу спать здесь, – наг закрыл глаза, а затем и вовсе уткнулся лицом в колени женщины.
А вот кончик хвоста за креслом раздражённо постукивал по полу.
Ссадаши немного злился на себя.
Обманулся.
Дейна оказалась не суровой, а невозмутимой. Сидит спокойно, ест и нянькается с глупым господином. Причём сидит в борделе, за стеной раздаются страстные охи и ахи, а на постели в соблазнительной позе лежит одна из наездниц Инан и томно смотрит на неё. Кстати, почему она так смотрит? Не так часто Ссадаши доводилось встречать среди женщин аристократических родов такую невозмутимость перед лицом откровенного неприличия.
Появилось нехорошее ощущение, что дар понимания сломался. Ссадаши порой позволял себе упиваться своей проницательностью, особенно если имел дело с неприятными или высокомерными личностями. О, как приятно было смотреть на их злость, непонимание и откровенное отчаяние, когда до них доходило, что от всепроникающего взора Уст наагашейдисы не скрыться. Ссадаши никогда и не таился, что наслаждается изысканной игрой на чужих нервах.
Но когда музыкальным инструментом становился он сам, это уже было не столь увлекательно и приятно. Безнаказанно – ну, почти безнаказанно – он позволял издеваться над собой только близким.
А тут над ним даже не издеваются.
Просто не принимают всерьёз. Точнее, серьёзно думают, что он совсем дурак.
Но злость снедала его совсем немного. Так, лёгкая досада зудела над ухом.
Сильнее же плескался внутри интерес и вкрадчивыми шелестящими волнами нашёптывал: а не притворяется ли эта женщина? Если притворяется, то Ссадаши нашёл достойного соперника и боевой задор требовал схватки.
Если же не притворяется…