уже сели в поданный минут пять назад поезд и что я прозевал место у окна, а может, и сидячее место вообще. Стоять же четыре с половиной часа до Кусиро было унизительно, и делать этого я не собирался.
«Некурящих» вагонов в этом поезде было три. В первых двух мест, разумеется, не осталось, а в последнем затылок не торчал только из одного кресла. Я подивился честности девицы из кассы и поспешил к «сияющей пустоте», опасаясь, как бы навстречу мне из противоположного тамбура не двинулся другой страждущий посетить самую восточную оконечность нашего огромного и, между нами, довольно бестолкового острова.
По дороге к свободному месту я автоматически начал думать о том, почему именно это место не занято. Обычно дело бывает в соседе, то есть в том пассажире, который пристроился у окна. «Либо пьяный, либо иностранец», – подумал я и в этот момент достиг желанного кресла. Ага, ну так и есть – инострашка-гайдзин! Причем не просто иностранец. Я даже присвистнул от неожиданности – у окна притулился мой друг Ганин.
За десять лет нашего знакомства я уже привык к таким вот неожиданным встречам. Саппоро – город немаленький, и приятели здесь так просто друг на друга на улице или в метро не натыкаются. С Ганиным же как-то с самого начала знакомства мы стали сталкиваться в самых неожиданных местах. Бывает, в воскресенье сидишь у него, пьешь пиво, кушаешь гуляш – коронное блюдо его Саши, – расстаешься за полночь, а на следующее утро неожиданно встречаешь его где-нибудь в центре на Одори или в Сусукино.
Поначалу меня это беспокоило, и, разумеется, не только меня. Из России в начале девяностых к нам много русских хлынуло, причем самых разных. Ганина, само собой, и по нашей линии, и по линии «безопасности» проверяли долго, но ничего такого за ним не нашли и разрешили мне не беспокоиться. Потом, когда через два года его взяли на полную ставку в полицейскую академию преподавать русский язык, проверили во второй раз. Даже в Москву в его родимую человечка посылали, но тоже все закончилось тихо и гладко.
Встречи такие вот внезапные продолжались, поэтому сейчас, когда я увидел Ганина в своем поезде, удивление схлынуло через секунду. Мы не виделись месяца два. В последний раз он приезжал в управление подписывать свидетельские протоколы по зимнему «делу писателей», как он сам окрестил убийство их нынешнего классика Воронкова, которое, кстати, он помог мне довольно оперативно раскрутить.
Теперь же мой друг Ганин сидел в кресле с включенным «Гейтвеем» на откидном столике перед собой, и по его виду было понятно, что проблемы окружающей его в данный момент среды беспокоят его мало. Я забросил баул на полку и плюхнулся к нему под бок.
– Привет!
Он вздрогнул от неожиданности – попробуй услышь русское приветствие в двенадцатом часу ночи в поезде Саппоро – Немуро, да еще практически без акцента, если принимать за чистую монету ганинские комплименты моему произношению.
– Э? Здорово! Ты чего это здесь?
– А ты?
– Как