раз консулом сделаю, – и жениться на Агриппине Младшей. И вскоре мать с сыном уже стояли на пороге роскошной виллы: мы к вам пришли навеки поселиться, хотели попросить у вас приют.
Вопреки ожиданиям тех, кто помнил, как отжигали сестрички при Калигуле, Юлия Агриппина всячески старалась показать, что она встала на путь исправления и сотрудничества с администрацией: без мужа из дому ни ногой, да и его на мероприятиях сопровождает, если только он сам распорядится, политикой не занимается – словом, образцово-показательная римская матрона. И это притом что красавица и в полном цвете своих тридцати трех.
А вот политика взревновала: как это так? Мною не занимаются? Ну так я сама тобой займусь! Супруга императора Клавдия, Валерия Мессалина (да, та самая, имя которой в Риме стало нарицательным из-за ее похождений), весьма настороженно отнеслась к реабилитации бывшей соратницы по корпоративам у Калигулы. Логика была проста: мало того что эта стервь пришла на все готовое на место ее тетушки, Домиции Лепиды Старшей, так еще и отпрыск ее, мелкий Луций Домиций, который Нерон, был на три с небольшим года старше ее собственного сына, Британника. И вероятность того, что империю унаследует он, а не Британник, была ненулевой. Вывод? Наследник должен остаться один. Эй, наемники! Вам как: натурой или ауреусами? Правда, охраняли виллу Гая Саллюстия хорошо, а однажды работники плаща и кинжала, если верить легенде, сами сбежали из спальни мальчонки, роняя калиги и посылая ad corvi эту fellatrix[5], их нанимательницу. И немудрено: на подушке у пацана, свернувшись кольцами, сторожила его сон змеюка! Так что история про мальчика, который выжил, родилась сильно раньше Гарри Поттера.
«Вот ведь lupa[6]!» – досадовала Мессалина, видя, как терпит фиаско очередная детоубийственная попытка и как набирает в Риме популярность соперница. «За lupa ответишь! – фыркала Агриппина и целовала в лобик своего мальчика: – Вырастешь – на таких плохих тетеньках не женись! Впрочем, на их дочерях можешь попробовать». И когда в 47 году вдруг помер Гай Саллюстий, Мессалина едва ли не громче всех пыталась убедить Клавдия, что вовсе не от счастья и не от перенапряжения на любовном ложе была та смерть, а просто кое-кто, не будем показывать пальцем, подозрительно хорошо знает фармакологию. Клавдий же лишь отмахнулся. Он, к слову, вообще в эти дрязги старался не вникать: ни когда Мессалина наемников подзуживала (ну да, пальчиком грозил и ругался, но не более того), ни вот теперь. И в 48 году, когда вскроется заговор распутной женушки, он тоже будет долго колебаться, принимая решение об аресте и суде.
Зато позже, когда ему доложат об успешном самоубийстве заговорщицы (ну пришлось легату ей помочь, но это уже детали), Клавдий лишь попросит налить ему побольше вина – то ли помянуть, то ли отметить.
Когда Мессалина покинула этот мир, а Сенат применил к ее имени проклятие памяти (и снова, как вы уже догадываетесь, безуспешно), обнаружилось, что умение ждать и подправлять ситуацию в нужную сторону может давать