поезд, как сом к блесне,
туча гремела, полной луной поперхнувшись…
Мамочка-мама, калачиками свернувшись,
спят зубы мудрости в нижней моей десне.
Тебе, инглиз, напомнить даккский плач
Тебе, инглиз, напомнить даккский плач[1],
и крик, и стон над стороной бенгальской?
Пощады не просил искусный ткач —
лишь, зубы стиснув, резал себе пальцы.
Муслин инглизский грубый, как посконь,
не полотно – обтирочная ветошь.
А даккский будто тает – только тронь.
Он словно воздух горный – не заметишь.
Да, только тронь… Ты, бешеный верблюд,
своим копытом топчешь без разбору
и чистый ключ, где воду люди пьют,
и корни легендарной мандрагоры.
Тебе, инглиз, так нужен был муслин —
тончайший, хрупкий, невесомый, белый —
что ты, не выпуская карабин,
палил, подлец, не разбирая цели.
Гнев развевается хвостами белых чалм,
и снятся в Дакке сны ткачам беспалым,
что ты, инглиз, навеки замолчал
с муслином в глотке – тонким и линялым.
Сердце сжалось – слезами разжалось
Сердце сжалось – слезами разжалось.
Вечер ногу поставил на грудь.
Эта жалость – такая же малость,
как знакомой кассирше кивнуть.
Он им дарит свой город последний,
его бледный нерезкий рассвет.
Как Иосиф, прекрасный и бедный,
он отцом ослеплённым отпет.
Только в Питере нет фараона,
нет коров и стеблей тростника,
но над Невским сияет корона,
и Нева, словно Нил, глубока.
Он стоит в коммунальной передней,
будто Гаршин, уткнувшись в пролёт,
правда, снизу. Но гибель безвредней,
чем бессолнечный питерский гнёт.
Тлеет шпиль исполинской лучиной,
Исаакий глядит на салют.
Эта боль – всё ещё не кончина,
а причина. Фатальный дебют.
Видишь – облако в форме яблока
Видишь – облако в форме яблока
боком стукнулось о закат?
Не поспело… Ты помнишь Зяблика?
Тихий Зяблик – и вдруг комбат!
Он же, помнишь, сидел за партою
самой первой? Глаза в очках
удивлённые. Как он с картою?..
Там же мелко. Да плюс впотьмах.
У него же отец в чеченскую
где-то в Грозном… И мать одна —
по потере кормильца пенсия
да оклад. Да три пацана.
Мать сказала: он там с двадцатого.
Не решался, потом решил.
Фото видел его – бородатого,
бриться некогда: фронт – не тыл…
Мать всё больше молчит и пальцами
тишину, словно нить, сучит.
С хлебом рюмка мерцает глянцево,
луч косой, как плита, лежит.
…Орден Мужества. Карта Горловки.
Зяблик-сын с огневых высот
маме яблоки в форме облака
вечерами