и смотрели на бабушек, сидящих на скамеечке. То одна, то другая подруга, озорно подначивая, толкала Антонину в бок:
– Тонь, скоро и мы вот так будем сидеть.
И была в этом озорстве скрытая печаль.
– Ещё не скоро, – отвечала Антонина, желая подбодрить не столько подруг, сколько саму себя.
Оставаясь дома одна, Антонина много читала, покупая новые книги и перечитывая старые, которые годами пылились в книжном шкафу в ожидании того часа, когда у их хозяйки появится свободное время.
Больше времени она смогла уделять своим цветам на балконе, которые очень любила и старательно обихаживала. Мух в городе давно не было видно, поэтому она убрала сетку, и на балкон сразу же стали залетать пчёлы, осы, шмели и ещё какие-то насекомые, названья которых Антонина не знала. А вчера вечером она спихнула с гвоздики огромного зелёного жука. Наверное, она его просто испугалась. Хотя он был очень красивый, но уж очень крупный. Поэтому Тоня и стряхнула его на газон. Там тоже много травы и цветов. Так что жук не пропадёт и найдёт себе пропитание и вне Тониного балкона.
А ещё Антонина любила сидеть возле открытого окна поздними вечерами и думать о жизни, о её превратностях и смысле. Она не считала себя философом. О философах если и читала, то только в серии о замечательных людях. Но ведь о бытие думают не только философы, но и самые обычные люди. Особенно в те периоды жизни, когда появляется возможность перестать крутиться, как белка в колесе, остановиться, оглядеться вокруг и заглянуть в себя, попытаться себя понять. Сколько раз доводилось ей слышать, что душа не стареет. Но только разве в юности и в молодости кто-то прислушивается к словам старших. Ведь в восемнадцать лет тридцатилетние уже кажутся глубокими стариками. Надо пройти по жизни самой, чтобы убедиться, что душа и впрямь не стареет и женщина способна испытывать в зрелые годы те же самые чувства, какие она испытывала в восемнадцать лет. И наверное, не только женщина, но и мужчина тоже. Антонине невольно вспомнились слова Оскара Уайльда: «Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остаётся молодым».
Вот и она, Тоня, чувствовала себя молодой. Если бы её спросили, сколько ей теперь лет, она затруднилась бы ответить на этот вопрос. Она поймала себя на том, что ей проще назвать год своего рождения, чем ответить даже самой себе на вопрос: «Сколько же тебе лет, Антонина?»
Закат обрызгал пурпурными бликами макушки деревьев и скрылся за горизонтом. И скоро белоснежные свечи цветущих каштанов утонули в бархатной темноте майской ночи.
«Сейчас лягу спать», – подумала Антонина и, поленившись зажигать свет, на ощупь отправилась в спальню.
Пока она шла, из-за крохотной тучки выглянул месяц и осветил комнату. На кровати Антонины было две подушки. Но спала-то она на одной. Почему не убирала вторую, она сама не знала. Возможно, вторая подушка была символом надежды. Кто его знает. Пока работала с утра до вечера, приходила уставшая и засыпала сразу же, как только голова касалась подушки, думать об этом было некогда.