в вариантах, использованных кандидатом филологических наук, индологом Владимиром Ивановичем Кальяновым (1908–2001) в его переводах «Махабхараты» с санскрита.
В словаре, составленном Самхитой Арни и помещенном в конце книги, можно найти понятия, помеченные курсивом при первом упоминании в основном тексте.
Часть 1
Взгляд ребенка, 13 лет спустя
Сейчас, когда я пишу эти слова, книге «Махабхарата. Взгляд ребенка» уже тринадцать лет. Я больше не ребенок – я взрослая, мне двадцать пять. Теперь в этой книге, когда я в нее заглядываю, нет-нет да и промелькнет тот ребенок, каким я была. Иногда от этого меня переполняют печаль и ностальгия. Взрослея, мы многое теряем. По мере того, как люди растут, они чувствуют все чуточку слабее. Ощущения притупляются. У нас развивается ужасная привычка переиначивать мир вокруг себя в соответствии с тем, каким мы хотим его видеть, и пренебрегать тем, от чего нам не по себе. В том, как видят мир дети, в их чутком, неповторимом отклике есть свежесть. К сожалению, многие считают, что лучше всего учить детей не слишком-то выказывать собственные глубинные впечатления и мысли: пусть усваивают (единственно) правильный способ думать, видеть, откликаться на происходящее. В этом, судя по всему, и состоит цель образования: не позволять детям задавать вопросы, а внушать им что-то, обучать зубрежкой. Я считаю, мы, взрослые, многое могли бы почерпнуть из разговоров с детьми, из их глубоко личных неповторимых откликов и воззрений.
Есть немало тех, кто утверждает, будто наши дети растут, отстранившись от эпоса, забывая наше «наследие» и «культуру», будто детей обольщают развлечения понасыщеннее – телевидение и видеоигры. На мой взгляд, беда отчасти в том, что мы не говорим о мифах и сказках в понятиях, доступных современным детям; нам не удается увлечь их эпосом. В «Махабхарате» и «Рамаяне» целые ведра и крови, и потрохов – этого хватит, чтобы угодить воображению любого кровожадного ребенка. Но мы зачастую цензурируем наиболее увлекательные фрагменты эпоса, наводим глянец на битвы «Махабхараты» и сосредоточиваемся на частях, подобных «Бхагавадгите», то есть тех, что привлекают нас, взрослых, а детям они малоинтересны.
Хотела бы поделиться с вами разговором, который состоялся у меня с одним десятилетним мальчиком. У него много общего с другими десятилетними мальчиками, чьи родители непрестанно сетуют на пристрастие их детей к телевидению и видеоиграм и скудные познания в эпической литературе. Как ни странно, глубже понять героев «Махабхараты» позволила моему собеседнику именно отстраненность от эпоса.
Я изложила ему сюжет, с которого начинается мой пересказ, – историю Шантану и Ганги. Но стоило мне добраться до того места, когда Шантану впервые видит Гангу, влюбляется в нее и зовет в жены, мальчик меня перебил. Покачал головой и сказал, что та любовь была ненастоящей. Я попросила его объясниться.
Он хихикнул, а затем сказал:
– Ну, он просто увидел красивенькую девушку, и она ему понравилась. Он ни имени ее не знает, ни откуда она родом. Ничего о ней не знает. Она ему просто нравится. Втюрился, но не любит.
Когда я добралась до согласия Ганги выйти замуж за Шантану, но на определенных условиях, возражений добавилось.
– Толку не будет, – сказал мне мальчик.
Я опешила.
– В каком смысле?
– Ну, – начал он, закатывая глаза, будто смысл очевиден, – понимаете, на этом нельзя строить отношения. Нужно доверие, тогда отношения сложатся. Вряд ли этот брак окажется прочным.
Как вам, вероятно, известно, он был прав. Когда мы дочитали до ухода Ганги от Шантану, мальчик оживленно воскликнул:
– Я же говорил!
История Васу породила еще больше попутных комментариев – объяснений, почему Васу переродились, а Ганге пришлось утопить своих новорожденных детей.
– Не очень-то это справедливо по отношению к Шантану, между прочим, – она его использовала, вот и все, – заметил мальчик.
Пусть мы и добрались до конца истории Шантану и Ганги, мальчика она заинтриговала, и он потребовал продолжения. Но когда мы дочитали до того места, где Шантану впервые видит на берегу реки красавицу-рыбачку…
– Ну вот опять то же самое! Парень этот вообще, что ли, ничего не усвоил? – пожаловался мой проницательный слушатель.
И вновь он оказался прав. Шантану в «Махабхарате» влюбляется направо и налево, стоит ему заблудиться на охоте или повстречать красивую женщину у реки. У его знакомств с Гангой и Сатьявати много явного общего. В обоих случаях Шантану выдвигают условия: отец Сатьявати настаивает на том, чтобы царство унаследовали сыновья Сатьявати, а Бхишма, сын Шантану от Ганги, должен остаться без наследства.
Меня впервые так сильно поразило то, что Вьяса[1] – или кто уж там сочинил «Махабхарату» – сознательно измыслил персонажа с воспроизводимой слабостью. И вместе с тем сделано это красиво, тонко. Благодаря повторению возникает симметрия. Более того, этот эпизод создает предпосылки для противостояния, лежащего в самой сердцевине всей «Махабхараты». Здесь,