с одним, двумя или двадцатью пятью людьми, которые будут задавать вам те содержательные вопросы, которые люди задают, когда они не незнакомцы и даже не знакомые, а обычные друзья?"
Включите песню из сериала "Чирс", если вы достаточно стары, чтобы помнить ее.
Почему бы нам не жить где-нибудь в деревне, думал я, где все знают наши имена? Где все были бы рады нашему приезду? Я начал думать о том, где мы жили и как мы жили, и о том, может ли такая простая вещь, как отсутствие местного магазина, объяснить, почему я чувствовал себя таким одиноким в разросшемся Остине, где мы жили в то время и где большинство моих близких друзей жили в сорока пяти минутах езды в пробках.
А еще есть Уганда. Несколько лет назад я ездил туда с группой людей, которые хотели рассказать истории беженцев из Южного Судана, бежавших на фермерские земли северной Уганды. Эти беженцы не только жили вместе, но и работали вместе. Мы узнали, что они также вместе ходили в церковь и что многие из их детей, если их спонсировали, ходили в школу вместе.
Наша маленькая группа подошла к хижине, где уже шла церковная служба, и энергия поклонения привлекла нас. Люди пели, скандировали и смеялись. Смеялись от души. Смех, который говорил всему миру: "Принеси это". Они могут вынести все, что преподнесет им жизнь. Они преодолеют.
Руки были подняты и раскачивались. Младенцы подпрыгивали на спинах женщин и девушек. Ноги скользили и топали. Все вокруг пульсировало кинетической энергией, как будто все пятьдесят или шестьдесят человек в комнате слились в единое целое.
Я стоял и впитывал в себя все: гул этого места, воодушевление, сотрудничество, нити товарищества, чувство дикого восторга, которое перекрывало боль. Должна же быть боль, верно? Конечно, боль была. Многие из этих людей были перемещены, потеряли все, даже членов семьи. И все же, глядя на них, можно было увидеть нечто большее. Может быть, решимость. Или мир.
И я подумал: "У нас, откуда я родом, это не очень хорошо получается".
Мы не объединяемся в нашей боли.
Мы изолируем.
Мы изолируем.
Мы притворяемся.
Мы звоним после крика.
И в результате мы становимся несчастными.
Мы прячемся в домах, отделенных друг от друга заборами, или сидим в своих квартирах, тщательно настроив сигнализацию. Мы не рассказываем всю правду о своей боли, потому что кажется, что у всех остальных все в порядке. Они не страдают. На самом деле они живут счастливой, идеальной жизнью. Мы решаем, что проблема, скорее всего, в нас самих. Мы прячемся физически, потому что, если нас не видят, нас не могут узнать. А если мы не можем быть известны, то не можем быть отвергнуты – или, что еще хуже, наша уязвимость может быть использована, чтобы причинить нам еще большую боль.
Мы живем под охраной, потому что боимся, что кто-то использует нашу слабость против нас.
В ходе своего исследования я увидел диаграмму исторических групп людей длиной в пять футов: кто они, где и когда жили. Чтобы дать вам представление