придумаем.
– Он не станет нам помогать. – Она покачала головой. – Не в этом. Ему самому тяжело. Мне хочется думать, что ему именно тяжело, что дочка значила для него хоть что-нибудь.
– Он ведь пришел, Дуня. Пришел и привел с собой Федора.
– У него есть понятие чести, он считает себя обязанным Акиму Петровичу, но любовь к дочери – это другое. Я не уверена. Я сейчас вообще ни в чем не уверена. И не готова. Не знаю я, что стану сегодня рассказывать.
Ей и не пришлось. До вечера Федор не очнулся. Как не очнулся на следующий день и в последующие дни. Кайсы уверял, что это всего лишь сон, но Евдокия уже видела такое раньше, помнила, как Айви показала ей выловленного из Стражевого озера чужака, как чужак этот дни напролет оставался не живым и не мертвым. До тех пор, пока девушка не решилась поступить по-своему.
Та затея Евдокии ох как не понравилась, но переубеждать Айви она не стала, понимала, ей озеро ничего дурного не сделает, а чужак… Чужаки Евдокию волновали мало. Айви ее тогда с собой не пустила, разрешила лишь помочь дотащить парня до лодки – он был хоть и тощий, кожа да кости, но все равно тяжелый, – а потом велела уплывать с острова. Но как же она могла бросить свою девочку наедине с чужаком, пусть и беспамятным! Она осталась, притаилась на берегу и едва с ума не сошла, когда увидела, что делает Айви. Айви столкнула чужака в воду. Пусть бы, все равно не было никакой надежды на его выздоровление – одни только ненужные хлопоты. Но девочка спрыгнула следом и исчезла, пропала в заволновавшемся вдруг озере. И Евдокия бросилась в воду, позабыв и о тяжелых башмаках, и о том, что у нее есть лодка. Но озеро не пустило. Или Страж не пустил. Поднялась волна, высокая, выше человеческого роста, заворчала по-звериному, потащила, выбросила обратно на берег, стала серебряной стеной между ней и Айви. И на стене этой Евдокия видела свое испуганное отражение: глаза на пол-лица, сбившийся платок, прижатые к груди кулаки. В тот момент страх за Айви вдруг уступил место осознанию собственного ничтожества и бессилия. А потом, когда она почти смирилась, подчинилась чужой воле, отражение пошло рябью, изменилось.
Это было озерное дно: остров казался задремавшим чудищем, остовы затонувших кораблей, утопленники, черная пещера и желтые огни в ее недрах. Огни пугали сильнее покойников, Евдокия понимала: он смотрит на нее, заглядывает в самую душу, изучает. Она сгорела бы в этом желтом пламени, превратилась бы в пепел, и душа ее легла бы на озерное дно, а сама она стала бы одной из тех, кому нет больше дороги в мир живых, но все изменилось в тот момент, когда Евдокия увидела ласточку, крошечную птичку, наделенную то ли невероятной силой, то ли невиданным даром. Ласточка вспорола крылом серебряную стену, и стена эта пошла трещинами, невидимые щупальца, протянувшиеся к Евдокии, исчезли, а желтые огни стали гаснуть.
Она упала в бессилии. Наверное, потеряла сознание, потому что, когда снова смогла видеть, серебряной стены больше не было, а лодка Айви плыла к острову. В лодке были двое, Евдокия знала это наверняка, как знала она и то, что эти двое живы. Вот и славно. Озеро умеет не только забирать,