вызывающей жуткую головную боль.
Его ногу обхватила рука, и Грим отдернул ее.
Во тьме он с трудом разглядел человека под собой. Пленника вечной ночи. Он лежал, словно погребенный заживо. Края его тела слились с черной жидкостью, которая оплела его паутиной.
– Мое имя… – прохрипел человек под ним. Один в один походивший на того, кого он видел в своей камере. Вот только его лицо пожирали черные личинки, а в глазницах жила ночь.
– Кто ты? – Грим наклонился так близко, что коснулся его холодного носа своим.
– Мое имя… – захлебываясь, повторил человек.
Вместе со словами из его рта вылетел пар и осел бледным пятном на стекле между ними. Грим вгляделся в заложника темноты. Смотрел и понимал, что видит свое утраченное отражение.
– Кто ты? – повторил Грим и прислонил ладони к зеркалу. Человек в отражении, превозмогая боль, захотел повторить, но не смог. Его руки опутала тьма.
– Мое имя Август Морган, – сказал человек в отражении, после чего в голове Грима что-то с жутким грохотом взорвалось.
К вечеру солнце наконец растолкало мрачные тучи и подарило городу немного тепла. Лучи закатного света окрасили воздух в жемчужные тона, наполнив окружение призрачной дымкой. От земли поднимался пар; собираясь, он превращался в белый ковер тумана и скрывал желтеющую траву.
Весь день дети из приюта утепляли дерном крышу сарая. А в конце дня наслаждались заслуженным отдыхом и грелись в остатках солнечного тепла. Природа вокруг замерла, ветер утих и не тревожил вековые ели. Даже коровы и овцы, чувствуя общее умиротворение, редко нарушали покой своими голосами.
Время остановилось и дало возможность всем насладиться красотой уходящей осени. Воспитательница не стала звонить в колокольчик и требовать от детей, чтобы те вернулись до захода солнца. Она сидела на деревянной резной лавочке и, обратив лицо к солнцу, думала о тех немногих приятных вещах, что знала в своей жизни.
Старшие и младшие встретили этот вечер в гармонии. Между ними не ощущалось разлада. Их тоже очаровала картина, по которой они давно соскучились, ведь в последнее время погода окрашивала дни в серый. Теперь же мир делился всеми своими истинными красками.
В таком состоянии никто из детей не думал о похитителе и проклятии. Все, кроме Эрика. Ему эти часы дались сложнее всего. Полупрозрачную бархатную пелену он принимал как обман, скрывающий ужас. Согревающие лучи ощущал как прощальный жест солнца перед ненастными неделями.
Но больше всего он злился на время, что оно замедлило своей ход. За работой часы летели один за другим и приближали долгожданную ночь. Теперь, когда все кончилось, казалось, ночь не наступит никогда.
Еще там, возле лестницы, Эрик решил, что, когда все уснут, он отправится на чердак. Человек со скрипучим голосом не давал покоя. Дважды Эрик пытался завести о нем разговор с Харальдом, но тот делал вид, что ничего не понимает.
Одному идти было страшно. Что, если тот человек до сих пор там? Может, на чердаке его