Лебедева, они показывали видео с героями и говорили о том, о чём они хотят сделать проект. Им задавали вопросы, я ещё думала: «Какие все умные!» Потому что все всё знают, знают кто эти люди на видео. А я тут одна ничего не знаю, ничего не понимаю. И я спросила: «А что с женщинами в этом проекте? Среди Ваших героев есть хоть одна женщина, в конце концов?» А то вижу там одних мужиков и Ваню с Севой. И как-то вдруг оказалось, что это интересный поворот в беседе. Я совсем этого не ожидала. Мы зацепились языками, а я сидела на самом верху, ещё в старом «Доке», на верхотуре.
А.М.: На скамеечке.
Н.Г.: На скамеечке, да-да. И вот мы стали перебрасываться каким-то репликами, а поскольку мы и Севой, и с Ваней были к этому моменту давно знакомы, то Сева и Ваня мне так и сказали: «Нана, а давай ты напишешь?» Я говорю: «А давайте». И как-то вдруг оказалось, что я в этом участвую. Нельзя сказать, чтобы я это писала, потому что это совершенно другого рода работа. Может быть, я когда-то и смогу это делать, но я не пишу ведь пьесы. У меня ни одной пьесы не написано. Я за свою жизнь ни одной пьесы не отправила на «Любимовку», а теперь я вследствие возраста на это уже права не имею. Это была работа, чем-то напоминающая роуд-муви. Мы путешествовали по миру наших героев. Путешествовали вместе с актёрами и вместе с ними допридумывали, достраивали, провоцировали их, ругались. Это длилось больше года. Очень долго. Мы делали неудачные показы. Жизнь многих, кто участвовал в этом проекте, изменилась после него, как мне кажется. Неудачные показы в итоге в виде неудачи вошли в пьесу. Мы просто поняли, что всё, что происходит с нами – это и есть пьеса. И в каком-то смысле этот спектакль был не спектаклем, а хэппенингом. Наверное, из-за этого у него была такая короткая жизнь.
А.М.: Это ведь интересно, что результатами некоторых проектов в театре был не некий показ, не что-то, что видели зрители, а что-то, что происходило с создателями. То есть результатом работы было что-то, что меняло людей, которые делали этот проект. Собственно, моя театральная работа тоже началась в «Доке», там была поставлена моя пьеса «Убийца». И ещё мы там три года делали фестиваль «Без плёнки». После рождения ребёнка мы потеряли способность перемещаться по городу. Нельзя сказать, что туда много людей ходило. Но это была некая работа, результатом которой явилось изменение в нас авторах, которые писали, в актёрах, которые уже не могли по-другому играть, они были этим испорчены. То есть, сыграв какой-то спектакль, они уже не могли играть, как прежде. Даже в сериалах они играли уже немножко по-другому.
Н.Г.: Да, это так и есть. В моём случае дело, может быть, в том, что это документальные проекты. Я же занимаюсь только документальными проектами – это всегда процесс. Несмотря на то, что я работаю чаще всего с определёнными документами или с интервью, т.е. с каким-то материалом, в какой-то момент я начинаю понимать, что я сама и все мы, работающие с документами здесь и сейчас, – мы документ. Вот это ощущение того, что на самом деле мы сами – есть