и перекрестилась:
– Какое злодеяние!
Бриан помрачнел еще больше:
– Людовик Французский сам проследит за тем, кто будет избран на его место, и вероятнее всего, новым графом станет Вильгельм Клитон.
Вторая весть окончательно потрясла Матильду. Карл, правитель Фландрии, был близким сторонником ее отца и пользовался поддержкой своего народа. То, что его убили, – это чудовищно. Да, это злодеяние, как сказала Аделиза; любой, поднявший руку на человека, занятого молитвой, обречен попасть в ад. Но то, что Клитон… Женщина заставила себя думать, а не предаваться эмоциям.
– Что было сделано?
Бриан потер подбородок:
– Ваш отец посылает вашего кузена Стефана, чтобы тот предложил другие имена в качестве кандидатов на титул. Даже если Клитон получит графскую корону, в седле ему не удержаться. Во Фландрии вспыхнули протесты из-за убийства графа, и беспорядки в одно мгновение не утихомирить. Король отдал приказ, чтобы Англия перестала поставлять английскую шерсть фламандским ткачам.
Матильда кивнула. Такой ход подольет масла в огонь, так как безработные ткачи начнут голодать. Затем ее отец обеспечит своих кандидатов финансами из английской казны, и они будут подпитывать мятежи его серебром, ведь Генрих не может допустить, чтобы Клитон укрепился в качестве хозяина Фландрии. Если бы она сама оказалась на месте отца, то приняла бы такое же решение.
Фицконта ждали дела, и он откланялся, а Аделиза с падчерицей перешли из дворцовых покоев в собор, чтобы помолиться за упокой души Карла Фландрского. Они опустились перед алтарем на колени, и Матильду пронзила мысль о том, что того юношу убили тоже во время служения Господу и что ее согбенная шея сейчас так же беззащитна перед смертельным ударом.
Бриан сидел в личных покоях короля и теребил шелковистые уши борзой. И Роберт Глостерский был там – стоял у растопленного очага, глядя на мягкие желтые языки пламени. Генрих призвал их, не указав причины, хотя Бриан догадывался, что речь пойдет о молодом графе Фландрии. Союзник короля только что превратился во врага, и требуется срочно перестроить политику.
Генрих вошел в покои с присущей ему живостью – так энергично, что взлетела мантия у него за плечами. Он встал рядом с Робертом перед очагом, протянул ладони к огню и нетерпеливым движением головы пресек почтительные поклоны. Потом он похлопал по загривку собаку и принял от Бриана кубок вина.
– На ваших лицах написано любопытство, причем крупными буквами, словно рукой неопытного писца, – насмешливо заметил он и приложился к кубку.
– Вас это удивляет, господин отец мой? – отозвался Роберт. – Нам кажется, что вы захотели видеть нас не для того, чтобы побеседовать о погоде или охоте.
Генрих крякнул.
– Уж лучше бы о погоде. – Он сел на скамью и вытянул скрещенные в лодыжках ноги. – Скажем так: погода переменилась и охотиться теперь нам надо по-другому. Я хочу поговорить с вами о замужестве моей дочери. Все эти месяцы я наблюдал за Матильдой и премного доволен ею. Не