Они могут сделать паузу только для набега на холодильник, чтобы втихаря напихать говна в жирный рот. Они не хотят вставать утром раньше десяти-одиннадцати. Для них любая диета и физическая нагрузка – покушение на основные права и свободы американца. Извини, Мишель Пэриш, моя маленькая красотка-визионерка, но еще один предлог для прокрастинации, чтобы сидеть на толстой жопе и писать твои идиотские Утренние страницы, им точно не нужен.
– Не миссис, а ми… Лина… просто Лина.
– Ага, – улыбаюсь я. Когда СТАНЕШЬ Линой, ТОГДА буду звать тебя Линой, сучка. – Ну что, тогда вставайте на беговую дорожку, мисс Соренсон… пардон, Лина. – Я улыбаюсь, она встает на дорожку, я включаю ее на 8 км/ч – нормальный, ровный ритм. – Ну как?
Тренажер быстро набирает заданное значение, Соренсон с трудом двигает ногами и потеет, как извращенец, притаившийся у школьного забора.
– Я… Мне…
– Слишком быстро! Да неужели?
На меня смотрит типичный такой толстый нытик, апологет себя любимого, размазня, вечно жалующаяся на судьбу.
– Очень… быстро.
Такие лица я ненавижу больше всего на свете. Жирная тупая махина без огонька в глазах, или испуганный ребенок, который хочет сладенького от мамочки, чтобы стало хорошо, или воинственная ебанатка, которая хочет покончить с собой и не понимает, зачем пришла. Не важно, какой типаж, просто очень хочется пиздить каждое бессмысленное чмо, которое одним своим видом оскорбляет весь род человеческий.
Соренсон вихляет своими мясистыми бедрами в обтягивающих штанах, лицо побагровело.
– Я люблю ставить перед своими клиентами цель, Лина. Более конкретную, чем просто сбросить вес. Полумарафон, десять тысяч, пять тысяч – разницы особой нет.
– Я… я не могу… Я не… могу-у-y… – Соренсон топочет тяжелыми ножищами по ускоряющейся резиновой дорожке.
– Не хочу слышать это слово, эти слова: «не могу», «не смогла», «не должна»! Вам нужно бороться. Шаг вперед из строя – и принять бой!
Соренсон съеживается от моих слов, но не останавливается. По охваченной ужасом мордашке видно, что путь к грации ей дастся нелегко, но она будет стараться. Так я жгу ее полных сорок пять минут, увеличивая скорость до трусцы, потом снижая до шага и снова повышая до трусцы. В итоге она пылает, как раскаленный уголь. Вспотевшая и выдохшаяся Соренсон слезает с тренажера и в кои-то веки обнаруживает себя неспособной даже открыть пухлый рот, чтобы только набрать воздуха в хилые легкие.
– Вы сегодня хорошо поработали.
Я жестом показываю, чтобы она шла за мной в офис, и она плетется следом, по-прежнему задыхаясь.
– Помните: физическая нагрузка – это только один компонент. Вот вам диета. – Я беру лист бумаги из стопки на моем столе и сую ей в раскрытую ладонь.
Соренсон смотрит на предписания, а я смотрю, как она мрачнеет.
Я беру с полки визитку:
– Позвоните мне, если очень захочется съесть какую-нибудь дрянь на выходных, а вам захочется, поверьте.
По