в теплой атмосфере между елями блуждал мглистый свет. Рыжеватая, как табачная пыль, земля глушила звуки шагов; и лошади, ступая по ней, разбрасывали подковами опавшие сосновые шишки.
Родольф и Эмма ехали вдоль опушки, Эмма время от времени отворачивалась, избегая его взгляда, и тогда видела только вытянутые в ряды стволы елей; от их непрерывной смены у нее немножко кружилась голова, храпели лошади. Поскрипывали кожаные седла.
В тот момент, когда они въезжали в лес, появилось солнце.
– Бог благословляет нас! – сказал Родольф.
– Вы думаете? – спросила Эмма.
– Вперед, вперед! – отвечал он и щелкнул языком.
Лошади побежали.
Высокие придорожные папоротники запутывались в стремени Эммы. Время от времени Родольф, не задерживаясь, наклонялся и выдергивал их оттуда. Иногда он обгонял Эмму, чтобы раздвинуть перед ней ветви, и тогда она чувствовала, как его колено скользит по ее ноге. Небо поголубело. Ни один лист не шелохнулся. Попадались широкие поляны, сплошь покрытые цветущим вереском; ковры фиалок чередовались с древесными чащами, серыми, желтыми или золотыми, смотря по породе деревьев. Под кустами то и дело слышно было хлопанье крыльев; хрипло и нежно кричали вороны, взлетая на дубы.
Спешились. Родольф привязал лошадей. Эмма пошла вперед по замшелой колее.
Но слишком длинное платье мешало ей, хотя она и подбирала шлейф, так что Родольф, идя следом, видел между черным сукном и черными ботинками полоску тонких белых чулок, в которой ему чудилось нечто от ее наготы.
Эмма остановилась.
– Я устала, – сказала она.
– Ну, еще немножко! – отвечал он. – Крепитесь!
Пройдя шагов сто, она снова остановилась; сквозь вуаль, наискось падавшую с ее мужской шляпы на бедра, лицо ее виднелось в синеватой прозрачности; оно как бы плавало под лазурными волнами.
– Куда же мы идем?
Он не отвечал. Она прерывисто дышала. Родольф поглядывал кругом и кусал усы.
Вышли на широкую прогалину, где был вырублен молодняк. Уселись на поваленный ствол, и Родольф заговорил о своей любви.
Вначале он не стал пугать Эмму комплиментами. Он был спокоен, серьезен и меланхоличен.
Эмма слушала его, опустив голову, и тихонько шевелила носком ботинка белевшие на земле щепки.
Но на фразу:
– Разве теперь судьбы наши не соединились? – она ответила:
– Нет, нет! Вы сами знаете. Это невозможно.
Она встала и хотела идти. Он схватил ее за руку. Она остановилась. И, посмотрев на него долгим, любящим, влажным взглядом, живо сказала:
– Ах, не будем об этом говорить… Где наши лошади? Едемте обратно.
У него вырвался жест гневной досады. Эмма повторила:
– Где наши лошади? Где лошади?
Тогда он, улыбаясь странной улыбкой, пристально глядя на Эмму и стиснув зубы, расставил руки и пошел на нее. Она задрожала и попятилась.
– О, мне страшно! – шептала она. – Вы меня так огорчаете! Едемте обратно.
– Ну,