где были все остальные. Они рассматривали работы наших художников. Я стал рядом с Наташей и тихо сказал ей:
– Я страшно рад, что ты приехала.
– Да?
Она смотрела на плакат, на котором был изображен фашист, крадущийся к нашей границе.
– Здорово нарисовано?
– Да!
– Это наш парень рисовал. Его посылают учиться в академию.
– А как твои успехи?
– Хороши. Я один из первых. Слушай, Ната, а у тебя волосы еще светлей стали.
– Выгорели.
– На водной станции бываешь?
– Нет, просто каждый выходной езжу за город вместе со всеми.
– С кем?
– Ну, с завода – девчата. Массовка!
Тут все начали выходить из беседки, и Наташа тоже двинулась к выходу. А мне так хотелось с ней поговорить. Я хотел сказать что-то важное. Что именно особенного хотел я ей сообщить, для меня было неясно, потому что мы друг друга хорошо знали, и все нам было уже известно. Мы вышли на аллею и пошли к клубу. Шефам не терпелось посмотреть и его. Наташа шла вместе со всеми, я потянул ее за рукав в сторону и спросил:
– Ты останешься до вечера?
– Нет, нет, я поеду со всеми.
– Почему? Я тебя провожу до поезда. Я освобожусь от наряда. Мне разрешат.
– Нет. Раз приехала со всеми, надо вместе и уезжать. Неудобно.
– Но мне очень хотелось подольше побыть с тобой.
– Я приеду как-нибудь еще одна. А сейчас это невозможно.
– Да, но…
– Пойдем, пойдем. Мы очень отстали.
– А что нам за ними ходить!
Она молчала и шла очень быстро. Мне приходилось почти бежать за ней.
– Серьезно, Ната, пойдем на плац.
– Зачем?
– Там сейчас будет инсценировка воздушного налета.
– Мы, наверно, увидим и отсюда.
– Нет, это будут штурмовые самолеты. Они пройдут низко над землей. Очень интересно! Ты же это любишь.
– Мы сейчас все туда пойдем.
Но никто так и не ходил смотреть инсценировку боя. Она быстро закончилась. Я слышал далекий рев самолетов и трескотню пулеметов в то время, когда все мы торчали в клубе. Было обидно! Я и сам любил смотреть военные игры.
Подошло время обеда, и мне пришлось уйти: ведь обедать у нас ходят строем. В столовой было прохладно, там гулял сквозняк, и от берестовой крыши падала глубокая тень. Мы ели хороший, жирный борщ, и я думал о Наташе, но мысли мои перебил Петр:
– Ты уже пять минут трясешь перечницей. Что ты этим хочешь доказать?
– А?
В самом деле, борщ мой покрылся словно пеплом, я перестарался.
После обеда гости уезжали. Они хотели попасть домой засветло. Шоферы уже заводили машины, шефы приехали на заводских грузовиках. Комиссар полка тряс Сколбянскому руку и просил не забывать. Остальные рассаживались по машинам. Шоферы сели в кабины. Я стоял около грузовика, Наташа влезла наверх и тоже села. Я поманил ее рукой, она нагнулась ко мне, и я, волнуясь, не совсем складно