морской ветер. Николай разговаривает сам с собою.
– Разве порочно говорить вслух одному? Нет! Попробуйте-ка, пролетав на планере свыше тридцати часов над одним и тем же местом, помолчать! Это даже полезно: петь или говорить, когда хочешь побить рекорд. Болтаться над горой два дня и ночь – чертовски скучная штука! Ну, что? Вот вечереет, садится солнце. Стать поэтом и выдумывать, как садится солнце? Скучно! Оно уже садится для меня второй раз. И все равно ничего лучше натуры не выдумаешь. Красиво и очень просто! Падает переспелый персик за горизонт – и все. Кстати, в этих местностях персики очень вкусны. И ребята чересчур перегружают ими желудки. Вон и у меня они лежат там, где-то в ящике около ног. Там же и термос с бульоном. Может быть, закусить? Нет, не стоит! Ну, вот, для земли солнце уже закатилось. Вокруг совсем серый, надоевший пейзаж. И главное, все знаешь, что где. Справа холмы, там виноградники. Уже, наверное, сидят у кустов девушки, и около них вьются парни. Может быть, видят они, как летает над горой розовой птичкой планер. Меня-то ведь солнце еще освещает. Может быть, загляделась сейчас какая-нибудь деваха на эту птичку, сощурила глаза, а парень – раз и поцеловал ее. А там, впереди, куда летит моя стрекоза, у конца склона зажигаются огни города.
Это небольшой городок, упрятанный в зелени садов. Вот ясно видно, как вспыхивают огоньки. Направо от города висят гирлянды ослепительных шариков. Это огни электрической станции и радиоцентра. Там стоят высокие мачты, и на концах их горят рубиновые огни. Они предупреждают летчиков об опасности. Но мне плевать на них! Я хитрый! Я и без них знаю, где для меня опасность. Попробуй задремать ночью в этом месте, ну и промажешь мимо. Соскочишь с воздушных потоков – и поминай лихом. Какой тебе там рекорд! До аэродрома-то хоть бы добраться. Потащит тебя вниз, к черной земле. Гадай себе место для посадки. Поэтому-то я и поворачиваю теперь обратно. Правой рукой штурвал увожу вправо, правой ногой нажимаю на педаль. Ишь, как свистит ветер в тросах! Злится! Обманул я его. Поплывем в обратный путь. Все это вроде беличьего колеса. Кругам и счет уже потерял. Устал я. Ветер, а ветер, может быть, плюнуть на мировой рекорд? Пойти на посадку? Скажу: ветер планер не держит и все такое, мол, а сам пойду спать. Нет, не выйдет это дело! Ты-то, ветер, – за, но я против. Уже ночь! Темнота висит справа, и слева, и впереди. Нет, впереди что-то светится. Это аэродром. Там прожектора освещают посадочный знак. Там дежурят люди, техник Алешка – доктор моей стрекозы, друзья.
Все мои товарищи давно уже сели. Начинали-то летать пять планеристов, а остался я один. Остальные не продержались! Оказывается, с бризами надо быть вежливым и знать их повадки. Ну вот, и аэродром. Не свисти, ветер! Все равно не сяду, пока рука не отвалится. Конец склона! Надо опять поворачивать. Под фюзеляжем белеет посадочный знак. Несколько лет тому назад этот знак освещался не прожекторами, а ручными фонарями «летучая мышь». Это было примитивно, но и тогда летали с не меньшим энтузиазмом. Тогда летала и Женя. Женя! Вот о чем поговорить! О любви! Ветер, хочешь я расскажу тебе о своей