длинное зеркальце, – но на интерес к ним у птицы явно не было сил.
– А этот пацан кто таков? – спросил я.
– Септим, – пояснила Нора. – Семейная реликвия. – Она подошла, улыбнулась. – Его столько раз передавали по наследству, что никто уже не помнит, откуда он взялся. Бабушка Илай получила его от соседки Джанин, когда та умерла. А Джанин ее завещал Глен, когда сам умер. А Глену он достался от какого-то Цезаря, который умер от диабета. Чей он был до Цезаря, одному богу известно.
– Не птица, а дурное предзнаменование.
– Кое-кто думает, что он обладает магической силой и ему сто лет. Хочешь подержать?
– Нет, спасибо.
Но она уже отпирала клетку. Попугай подпрыгнул и кинулся ей в руку. Нора переложила его мне на ладонь.
Птиц был не жилец. Кажется, страдал катарактой. И легонько трясся, как электрическая зубная щетка. Я уже решил, что попугай в кататонии, но тут он завалил голову набок и уставился на меня древней бусиной мутного желтого глаза.
– Обещай, что никому не скажешь? – тихо попросила Нора, придвинувшись к попугаю лицом.
– О чем?
– Об этом. Не хочу, чтоб меня жалели. – И она пригвоздила меня взглядом.
– Обещаю.
Она удовлетворенно улыбнулась и продолжила паковаться. Собрала все до единого пакетики с солью и перцем, сдобрила ими содержимое сумок.
– Вообще-то, специи у меня дома есть, – заметил я.
Она кивнула – так, будто я напомнил ей не забыть пижаму, – и принялась сдергивать черные чулки и бюстгальтеры, дикие леопардовые и зебровые тряпки с верхних полок, где они сушились, придавленные дрелями и банками с краской.
Девчонка – как детская книжка с картинками, где страница все раскладывается и раскладывается, пока у ребенка глаза на лоб не полезут. Я подозревал, что раскладывается она бесконечно.
Распихав одежду по пакетам, Нора стала отдирать Иисуса и Джуди Гарленд. Иисус расстался со стеной легко. Джуди, разумеется, потребовалось уговаривать. Нора подхватила школьный ежегодник, открыла, аккуратно вложила туда фотографии и пересадила Септима в клетку.
Узрев оливковую плюху, оставленную мне на память, я сообразил, что птица насрала мне на руку.
– Лучше погоди, пока высохнет, а потом стряхни, – посоветовала Нора. – Я готова. Ой. Чуть не забыла.
Она порылась в сумке и протянула мне цветную фотографию. Я думал, она хвастается родственником, но, к своему удивлению, увидел портрет Александры Кордовы.
В меня впились серые глаза, обведенные темными кругами.
– Это когда я сбежала в «Брайарвуде» и получилось неприятно. Я вот за этим бегала. Увидела на стенде у столовой, называлось «Еженедельный пикник». Это же она, да?
La cara de la muerte, сказала горничная из «Уолдорфа». Лик смерти.
Я прекрасно ее понял.
Наутро в 5:42 меня разбудил скрип за дверью спальни.