чтобы задаваться им в такую рань, а ведь Робби еще надо прочесть с десяток сочинений шестиклассников по истории на тему “Как, по-вашему, туземцы восприняли появление Колумба?”.
Обдумывая первый на сегодня пост Вульфа, Робби заваривает кофе, глотает по таблетке паксила с аддераллом и останавливается под квадратом светлеющего серого неба, виднеющегося в самодельное мансардное окно – новшество это привнес один из прежних жильцов. Окно и правда впускает в мансарду больше света, вот только течет, как его ни закупоривай. Даже сейчас одинокая капля воды, небесно-яркая, дрожит в его левом верхнем углу. Роса, а может, конденсат, кто знает. Дождя давно уже не было.
Вода вторгается в квартиру отовсюду: кран в ванной вечно течет, в бороздке на полу под раздвижной стеклянной дверью, ведущей на пожарную лестницу (дверь эта, без сомнения, дело рук все того же пусть и неумелого, но исполненного благих намерений бывшего жильца), после малейшего дождя образуется болотце. Будь Робби больше склонен к мрачному романтизму, счел бы, пожалуй, это беспрестанное истечение воды следами горестей, постигших первых обитателей этой мансарды – каких-нибудь юных ирландок, бежавших в Америку от голода, и для того лишь, чтобы тут добиваться места горничной, а ведь в Дублине они были бы нарасхват, ведь о них говорили: Через год-другой найдет себе жениха. Предполагалось, что и за эти две сырые комнатки на чердаке в Бруклине они должны быть благодарны.
Робби – последний в череде людей, считавших, в отличие от давно покойных ирландок, эту тесную сырую нору подарком судьбы. Кто, интересно, из недавних его предшественников был столь оптимистичен, что, стремясь впустить сюда свет, недооценил зиму в Бруклине с дождем и мокрым снегом? И кто другой (ведь уж, наверное, кто-то другой) выкрасил стены в тоскливый грязно-рыжий цвет, потом забеленный сверху, но оставшийся на кусочке стены за шкафчиком, под кухонной раковиной, как самое печальное на свете привидение? Вселился этот обитатель до или после того, который проделал в потолке протекающее оконце?
И вот теперь здесь обретается Робби, школьный учитель, – зарабатывая 60 тысяч в год, он выживает в Нью-Йорке, где ничего сносного не снимешь дешевле трех тысяч, это минимум, но, если тебе везет, твоя сестра покупает два верхних этажа в старом каменном доме и пускает тебя в мансарду за плату, лишь частично покрывающую ее ежемесячный ипотечный взнос.
Тебе везет, но и везение имеет срок годности. Тебе везет, пока сестре самой не понадобится мансарда.
А значит, пора творить везение самостоятельно.
Аддералл действует, вот счастье-то, ведь этой ночью Робби посмотрел пять серий “Дряни”, вместо того чтобы дочитать стопку сочинений, так и оставшуюся на кухонном столе.
Он позволил себе отложить сочинения, поскольку школа сегодня откроется позже – будут пробы брать на асбест. Считалось, что асбест уже лет двадцать как удалили, но недавно кто-то там не обнаружил в архиве никаких записей об этом, по-видимому,