своим приятелем-придурком первую «ходку» ещё лет десять назад сделал – магазин грабанули. Трёшник отсидел, по УДО вышел. Вышел, загулял. Через полгода убил мужика и на десятку влетел. Весело?
– Совсем невесело. Тоска – в смысле безрадостность. Неужели этот мальчик с усиками, теперь зэк-рецидивист, радость от своих «подвигов» получает?
– Не знаю, Пушок, может, и получает… А без подвигов человеку жить нельзя. Что, лучше ходить и правильным человеком себя воображать? Вот эта по центру, рядом с Андрюхой, Ежова, как начнёт рассказывать, всех осудит. Этот в тюрьме, этот спился, эта мужиков собирает. А сама-то кто? Что же она про себя-то не расскажет? Что я, мол, никчемнейшая, ничтожнейшая и вечно всем недовольная личность. Что, мол, уже всех затрахала вокруг себя. А что? Муж с ней не живёт уже. К матери сбежал. Сожрала она его – ты такой, ты сякой, у тебя то не это, а это не то. Ребёнок вечно заплаканный ходит. Подруг всех распугала недовольствами, раздражениями да прочим. Все плохие. Одна она хорошая. Нет, я, конечно, понимаю, что другой жизни ей хотелось. Но и на себя не мешало бы посмотреть, насколько ты соответствуешь этой «другой» жизни. Она, кто по образованию? Бухгалтер. А 1С, к примеру, не знает. В конторке какой-то завшивленной работала, где всё по старинке, грубо говоря, на счётах. Не научили в своё время. А теперь учиться и не хочет. Ну ты сядь, разберись, дама не глупая ведь. Что же теперь удивляться, что на работу приличную не берут? В иных сферах не умеешь – талантов никаких нету. Кто же тебе виноват-то? Муж не тот опять же. Но ведь и ты не подарок. Не красавица, отнюдь. Характер не ласковый. Уж смирись, осчастливь хоть того, кого Бог дал. Не хочет такого, на других, как бы хороших, мужиков смотрит и злится. Ребёнку тоже достаётся. Бестолковый. Ну как же он такой получился при толковых-то родителях? Плоть и кровь. Он родился, а не отпочковался. Я Ежову не осуждаю. Мы все такие, к сожалению. Думаем о себе больше, чем мы есть, жизни себе какой-то невероятной мечтаем. И пухнем от злости, потому что этому «большому и значимому», что в нас засело, не можем никак угодить. А нечего ему угождать. Каждому свой шесток надо знать, а не на чужой глазеть. Ну, вот, к примеру, почему породистых животных с беспородными не случают? Да потому что породу боятся испортить. А человеческая порода отчего же не ценна? Понятно, никому не хочется в своей беспородности пребывать. Хочется приобщиться к породе. Но породистых-то, как водится, немного, на всех беспородных никогда не хватит. Ну, обидно быть беспородным. Гордость задевается. Но и беспородность уважаема бывает. У меня пёс был. Обыкновенная дворняга. Но как же я его любил. Достоинство в нём присутствовало некое. Не шваль. И я его беспородность за породу принимал. А мы шваль. Лезем, куда не следует, своими низостью и недостоинством портим человеческую породу, когда её хранить следует. Человека мы не любим. Любили б – поостереглись бы портить. Сказали бы: «Нет, этот или эта не для меня. Пусть достанется лучшему». А хуже, когда сама порода себя в грязь втаптывает, королевскую кожу в тряпьё