со Светланой, я не раз становилась свидетельницей того, как она с сыновьями разговаривала по телефону. Тон был напряженный, часто переходящий в крик. У меня сложилось тогда впечатление, что Егор особенно любил спорить и поучать. Света рассказывала, что дома он давал ей советы, как лучше обращаться с Сашей, чтоб та слушалась во время логопедических упражнений. В этом он тоже походил на отца.
А еще с ним было трудно из-за необыкновенно сильной мужской энергетики. Постепенно, по мере того как он взрослел, мне становилось все более некомфортно в его присутствии. Что очень меня удивляло. Ведь мне было тридцать четыре. С чего бы так робеть и бояться ошибиться в присутствии семнадцатилетнего паренька?! Я же не была начинающей только что выпустившейся из университета молодой неопытной учительницей. За плечами было двенадцать лет работы с аудиторией разного возраста, включая людей за шестьдесят. И как-то я приноровилась со всеми чувствовать себя уверенно. Не боялась объяснять, что знаю не всё, но все же больше их в плане языка, а значит, мне было чему их научить. Когда мне было всего двадцать-два, заканчивая магистратуру, недолгое время я преподавала русский язык как иностранный туркам. Их было трое. Требовательные, желающие понять и выучить все в короткие сроки. Но даже в их присутствии я не чувствовала себя такой наивной девчонкой. Как-то я заявила Свете, что от её старшего сына мне хотелось залезть под стул.
Но я чувствовала своим долгом найти подход к любому ученику, даже такому непростому. Просто ставить его на место, напоминая, кто из нас учитель, а кто ученик, мне не хотелось. И тогда интуитивно я почувствовала, что единственная сфера, где у него не хватало опыта, была сфера дел любовных. Опыта общения с девчонками явно не хватало. При всей своей нереальной внешности здесь похвастаться ему было не чем. Допускаю, , то с одной стороны его это задевало, а с другой, было очевидно, что просто ради общения или того же опыта он бы и не стал к себе кого-то подпускать. В девушках ему нужно было что-то особенное, точно не заурядную и посредственную. Он еще тогда представлялся мне очень тонко чувствующим и ранимым по натуре. Этот вредный и несносный временами мальчишка относился очень бережно и трепетно к своим бабушке и дедушке. Жили они далеко. Он с удовольствием проводил у них время. Если не мог приехать, обязательно звонил, узнавал как дела. Ничего не скажешь, человек сложный, но интересный. Так вот, чтоб как-то наладить с ним более менее рабочие отношения я стала позволять себе шутки, которые могли и смутить. Особенно мне нравилось делать комплименты, расхваливать его невероятную внешность, упоминать, кой он сильный и смелый. Иногда я называла его на Вы, по имени и отчеству. А иногда, уточняя расписание в сообщениях могла вдруг назвать Егорушкой.
Вряд ли я сильно нарушала рамки приличия. Отвечала ему той же монетой на его выпады. Однажды он хотел напомнить, что уйдет с урока пораньше. Я ответила, что конечно отпущу. На что услышала в ответ: «В смысле отпустите?! Встану и сам уйду.» А я вроде ему ничего плохого