на этносы как исключительно социальное, т. е. конструируемое (квазиреальное) явление преобладает.
Все вышеперечисленное делает сомнительной аргументацию «антикосмической» критики пассионарных толчков и вообще пассионарности со стороны оппонентов Л. Н. Гумилева. На критике пассионарности как заимствования из пресловутой теории «героев и толпы» Николая Константиновича Михайловского мы подробно останавливаться не будем, так как в ней (критике) нет ничего кроме искажения смысла текстов Гумилева и традиционного возмущения по поводу превозношения «героев» и умаления обычных людей, представителей «толпы».
Скажем только, что и Михайловский не имел в виду того, что ему вменяется. Он четко определял, что «герой» – «не первый любовник романа и не человек, совершающий великий подвиг. Наш герой может, пожалуй, быть и тем и другим, но не в этом заключается та его черта, которой мы теперь интересуемся. Наш герой просто первый „ломает лед“, как говорят французы, делает тот решительный шаг, которого трепетно ждет толпа, чтобы со стремительной силой броситься в ту или другую сторону. И не сам по себе для нас герой важен, а лишь ради вызываемого им массового движения. Сам по себе он может быть, как уже сказано, и полоумным, и негодяем, и глупцом, нимало не интересным» [73].
Иногда в работах Льва Николаевича встречаются то ли фактические ошибки, то ли недоразумения. И. Ю. Смирнов указывает на то, что среди причин, «породивших в научных кругах недоверчивое и скептическое отношение к теории этногенеза, нельзя не указать содержащиеся в трудах этнолога очевидные фактические ошибки» [104]. Иван Юрьевич даже приводит небольшой список ошибок, которые в «досадном количестве» встречаются в «Этногенезе и биосфере Земли». В этом перечне фигурируют то «невероятные „угро-самоеды“ (с. 194), то не менее фантастический „протомалайский этнос Юе“ (с. 169). Автор смешивает батат с картофелем и заставляет полинезийцев плавать на бальсовых плотах (с. 297)» [104].
Кажется сомнительным, что географ Гумилев путал батат с картофелем, а комментарии И. Ю. Смирнова, разъясняющие разницу между угорской и самодийской («самоедской») языковыми группами или просвещающие относительно этнонима Юе, наводят на мысль, что Лев Николаевич вполне мог разбираться в этих вопросах, но и на них иметь свой оригинальный взгляд. Не факт, что этот взгляд был верным. Поэтому можно считать это фактическими ошибками или предъявлять претензии в связи с отсутствием каких-либо пояснений на этот счет, но сложно не согласиться с Иваном Юрьевичем Смирновым в том, что «мелочные придирки из-за ошибок по частным вопросам» [104] будут несправедливыми.
В защиту этой позиции Смирнов даже проводит параллель с Кантом: «Иммануил Кант в своих лекциях по географии в Кенигсбергском университете сообщал студентам, что бывают хвостатые люди, а живут они в степях вблизи Оренбурга. <…> Однако стоит ли принимать в расчет подобные заблуждения при общей оценке великого немецкого философа? Очевидно,