вой за окном стелется. Луна призрачными сетями опутала комнату.
Крик замер на губах материалистки. Дыхание перехватило. В висках треснуло.
Вот она смерть как выглядит. Глаза черные, бездонные. Могильная тьма в самую душу окунулись, седые всклокоченные волосы змеями извиваются.
В ужасе скатилась Элеонора Григорьевна с кровати, бросилась в дальний угол, захотела в шкафу спрятаться, но старуха уже там стоит, склонилась над ней, разверзла беззубую пасть:
– Дайте мне Ленина… – просипела натужно и смертельным холодом овеяла.
Сжалась учительница в комок, протиснулась между книжными пачками, уперлась спиной в стену. Некуда дальше скрыться от ужасной старухи. Ни щелочки, ни норки, ни трещинки маленькой. Одни книжки бока стискивают. Схватила учительница первую, под руку подвернувшуюся, и из последних сил бросила прямо в середину раздувшегося во всю ширину шкафа лица.
– Уйди от меня… Не надо… – надрывно пискнула тоненьким голоском.
– Ах… – печально вздохнуло приведение и слегка сдулось.
– Оставь меня… Не трогай… Уходи… – дрожа всем телом, стала откидываться книгами перепуганная женщина.
Призрачная старуха с каждым новым броском сникала все больше и отстранялась чуть дальше. И тут только Элеонора Григорьевна заметила, что в руке держит том сочинений Вождя Мирового пролетариата.
– Ленина хотела? На. Получай, – вскрикнула она уже более решительно и стала метать точно в цель четко определенные снаряды.
Бессмертные творения вождя пролетариата пролетали сквозь эфемерную сущность, ударялись о противоположную стену, и беспорядочно скатывались в кучу. Но с каждым разом они словно выбивали из приведения часть призрачной силы. Оно медленно уменьшалось, стихало и скручивалось, пока, наконец, с печальным вздохом не покинуло комнату сквозь плотно закрытую дверь.
Обессиленная Элеонора Григорьевна свалилась на холодный пол и забылась до самого утра.
* * *
Василий Михайлович проснулся от того, что кто-то пощипывал его за подбородок влажными теплыми губами, слегка прикусывая щетинистую кожу. Подобным образом любила ласкаться его тайная подруга, с которой он иногда проводил вечерок, сбегая от сварливой жены. Молодая, зовущая, охотливая она завлекала его в свои жаркие объятия и мяла, мяла, мяла рыхлое тело мягкими ручками как пушистое тесто для сладких булочек… Он открыл глаза и увидел перед собой мохнатую, черную морду. Настороженно принюхиваясь, узкое щелистое рыло косилось на него стальными раскосыми глазами, подозрительно навострив окутанные тьмой кривые рога. Участковый так и обмер. Дернулся, руками всплеснул, чудище по костяной башке невзначай кулаком треснул.
– Ме-е, – взвизгнуло оно, и сигануло во мрак.
– Мамочки, – пролепетал милиционер, и тут обнаружил себя лежащим на колючем сене в незнакомом темном сарае, да еще и в наручниках. Сквозь маленькое