ты? – вылупилась, едва переводя дух, – Участковый, там?
– Бес его знает? Может и там, – ответила Анастасия Павловна, – Что случилось?
– Беда. Снасильничали. Надо мной снасильничали. Среди бела дня. В собственном доме. Милиция! – возопила потрепанная пенсионерка и пушечным ядром вломилась в калитку двора Вера Сергеевны, – Милиция! Участковый!
В это время Василий Михайлович, сидя на высоком крылечке, тщетно пытался расколупать тонкой проволокой замок на своих наручниках. Час бился. Весь испариной покрылся. На весь белый свет изматерился.
Страшное ночное видение в сиянии дневного светила скрылось за глубиной трагизма фактического состояния дел. Он даже не подозревал насколько неудобно жить с руками, скованными наручниками. Невозможно не только ничего толком самому сделать, что само по себе становилось все более унизительным, но и абсолютно исключало какую-либо возможность возвращения в таком виде домой, что делало его положение просто ужасным. Мало того что он стал посмешищем в глазах всех жителей деревни, утратил всякий авторитет власти, так теперь еще и коллеги, прознав про сей казусный случай, начнут издеваться над ним и подшучивать. И так он у них не в почете. А тут еще потеря табельного оружия. Это просто ставило его на грань позорного увольнения. За пять лет до пенсии! Сожрет начальство с потрохами, если узнает где и при каких обстоятельствах произошла недопустимая утрата. Ничего не скажешь, весело провел время. И самому ничего не сделать и помощи ждать неоткуда. Сиди в лесу и жди, когда тебя старухи накормят, зад подотрут, да спать уложат. Хорош участковый.
– Милиция! – увидала его бывшая учительница, – Беда! Насильник в деревне. Скорее. Беги, хватай!
– Кого, мать твою… – вскинул на нее офицер очи полные гнева.
На крики вышла из дома Вера Сергеевна с мокрой половой тряпкой в руках.
– Что за крик? – благодушно осведомилась.
Анастасия Павловна, подбоченясь, в сторонке встала. Слушает.
– Насильник! Насильник в деревне. В моем доме сидит. На кухне. Вставай! Беги! – выпалила бывшая учительница.
– Какой еще насильник? Ты что, баба, очумела? Какой тут может быть насильник? – взвился участковый.
– Натуральный. Здоровущий. Мужик чужой. Беги скорее. Он в доме моем прячется, – замахала руками возбужденная Элеонора Григорьевна.
– Не может тут быть никакого чужого мужика. Откуда ему взяться? Показалось тебе, – уверенно заявил Василий Михайлович, – Сперва, глаза протри, после ори. С такими линзами и козел мужиком покажется.
– Ты что такое мне говоришь! Я, по-твоему, козла от мужика отличить не могу! Говорят тебе, в моем доме сидит. Глухой, что ли?! Мужичина огромный. Силищи неимоверной. Надо мной снасильничал. Еле вырвалась. Беги, говорю, скорее, пока он еще там. Милиция ты или кто? – возмущенно закричала потерпевшая.
– Не ори, баба! Не глухой! – гаркнул