А он был моложе и на голову выше её. Сразу повторю – солдат сильно контуженый, с неподвижным лицом, с отвисшей челюстью и весь заторможенный, с немигающим взглядом перед собою, сильно шаркая при ходьбе и с шумом дыша, встал с нею в конец очереди. А подруга его, Перекошенная, заикаясь, голосом, перемешанным со смехом, невпопад говорила: «Ег-горушка, чё-ойрный ещё остался, возьмём белого, ха-ха-ха… Хлеба… Чи-чи-чаю и масла… с-сливочного и конфет… А-ха-ха?» Она смотрела на него с обожанием, какая-то мольба и огромное счастье отражались в её глазах! Одновременно! А Солдат, уткнувшись взглядом в пол, на её слова кивал бритой головою со шрамами и утвердительно мычал. Тогда она из прыгающей, с потухшими, старыми блёстками дамской сумки достала свой кошелёк – плоский, такой кожаный, потёртый мешочек с железными защёлками сверху – и вынула оттуда мятую бумажку-купюру. Долго об себя и смеясь, одной рукой её разворачивала, и тут все увидели – 500 рублей. А она то с удивлением, а то с восторгом и радостью взирала на эту бумажку, и этой же рукою с бумажкой со смехом поправила себе волосы на голове или почесала её. А другою рукой заботливо, крепко держала и не отпускала своего мужика! И, смотря на неё, все понимали, что это явно безумие и полная шиза у Перекошенной с остатками губной помады на тонких губах.
На молодой женщине была старая длинная юбка, давно выцветшая от солнца и дождя, а сверху – тряпошная синяя куртка. В очередной раз поправив прическу – «распущенный веник», она всё внимание направила на любимого молодого друга, который также с силой прижимал к себе её спасительную руку. Он потеряться боялся! И вот Перекошенная вдруг встала на цыпочки и что-то на ухо сказала ему, совсем тихо и тайное для двоих, – прощебетала на своем языке.
Контуженый Солдат, наклонив голову, внимательно выслушал её! Затем повернулся к ней медленно, и… (вот тут, братаны, внимание!) на его неподвижном лице проступила слабая гримаса – брови приподнялись его, пустое лицо снизу постепенно натянулось, а уголки губ расплылись. Клянусь – он улыбнулся! Да, клянусь Богом, он улыбался! В глазах радость появилась и смысл жизни. Да, да! Он улыбался ей! И все увидели, как он сильно любит её! Влюблённый, человеческий, осмысленный взгляд на неё – и всё исчезло вокруг. И только видно было, как сильно, очень сильно он любит её! А сам он стоял в огромных, сильно стоптанных солдатских ботинках, с красными верёвочками вместо шнурков (она завязала ему), в старом кителе с праздничной ленточкой и в солдатских штанах, слушал её гортанное щебетание, и вдруг кивнул утвердительно ей, и нежно так замычал низким голосом. Она же ответила, кивнула ему тоже в ответ, а своей рукой с сумкой на локте то гладила его, то складки на его кителе разглаживала, а то осторожно невидимые соринки смахивала с него. А он, как телёнок большой, ласково, осмысленно кивал ей и мычал! И они смотрели друг другу в глаза! Только огромная любовь в их глазах говорила – во всем мире они друг друга