улыбнулся:
– Что ж, наверное, твоей матери было виднее.
– Нет, не смейся, пожалуйста, – серьезно возразила герцогиня. – Полжизни ты бродяжничал по Востоку. Твои мать и отец умерли, пока ты странствовал в свое удовольствие. Если верить слухам, то ли в Индии, то ли в Китае ты был чуть ли не шаманом! И вот теперь, уже полвека, ты живешь со своими тайнами! А это объявление в газетах? Белая магия, воплощение в пространстве! Словно мы живем в Средневековье! Кажется, ты и меня хотел привлечь к своему «искусству», когда я была еще девчонкой? Смешно. Я раньше не решалась говорить с тобой об этом, но тебя в нашем кругу многие считают сумасшедшим. – Она раздраженно повела плечами. – Но, знаешь ли, ты и впрямь чудак!
– Мне безразлично, что говорят обо мне твои друзья, эти павлины и невежи. Я хотел поговорить в этот день о тебе, Равенна. Понятно, все думают, что ты – дочь герцога Руоля. О том, кто твой настоящий отец, ты узнала девочкой-подростком из писем, в которые тебе не следовало лезть. Когда ты подрастала, наши отношения с твоей матерью разладились, я годами не видел тебя. А ведь я просил твою мать помочь нам сблизиться! Я мог бы научить тебя великим чудесам!
– Прошу тебя, отец…
– Но ведь еще не поздно, Равенна! У меня пока есть силы. Ты – мой единственный ребенок, и ты молода. Я бы подарил тебе весь мир! Мне больно смотреть, как ты бесцельно прожигаешь жизнь, невольно подражая своей матери!
– Прекрати! – оборвала она его. – Тебе не нравится, что я живу шумно и весело? – с заметным вызовом в голосе спросила она. – Устраиваю балы? Маскарады? Что я окружена друзьями? Павлинами и невежами, как ты их только что назвал. – Тень пробежала по ее лицу. – Что тебе не нравится, отец? Если ты живешь затворником, это не значит, что так должна жить и я. Или нет?
Старик молчал. Неожиданно герцогиня вспыхнула:
– А если ты веришь слухам, то мне нет до этого дела! – в глазах ее сверкнул неприкрытый гнев. – И даже если что-то из этих слухов правда – я не желаю оправдываться перед тобой! Да, мне нравится, когда вокруг меня много мужчин и много любви. И я не вижу в этом ничего дурного. Об этом мечтают все женщины, только не у всех это получается так, как у меня. У одних нет красоты, у других – денег. Любой дурнушке и нищенке, получи она все это разом, я бы и в подметки не сгодилась. А женщина, которая не желает быть безумной, страстной – неизлечимо больна. И когда перезревшая уродина, у которой нет денег, чтобы купить себе любовника, проповедует целомудрие и скромность, я – смеюсь! Да, смеюсь, господин Баратран. Потому что я знаю, как она сгорает от злобы и похоти, когда видит красивых молодцов, которые гуляют по улицам с хорошенькими женщинами; молодцов, для которых она – не больше, чем набитое соломой пугало. И я знаю, как она ненавидит всех смазливых девчонок! Она готова выжигать им лицо железом – для нее это будет лучшее удовольствие!
Герцогиня выпила залпом остатки коньяка, громко поставила бокал на место. Старик был бледен.
– Я хорошо знаю, что правит этим миром, – с явным превосходством над собеседником заключила она. – И сторицей плачу за все, что получаю!
Давид